Центральная Азия всегда являлась важным стратегическим регионом, к военно-политическому и экономическому присутствию в котором стремились ведущие державы различных исторических эпох. Тем не менее, именно процесс англо-русского геополитического противостояния в XIX в. представляется многомерным и неоднозначным как по своей природе, так и по системе эскалации. Российская империя и Британия как два политических центра силы, вступив в пространственные отношения, стремились добиться стратегических привилегий в Центральной Азии.
Политика Великобритании на Среднем Востоке в XIX – начале XX в. полна драматических событий. Завершив завоевание Индии, Англия стала уделять особое внимание расширению своих позиций в сопредельных с Индией странах. Стремление включить эти страны в сферу своего монопольного влияния определяло основное направление британской внешней политики в этой части земного шара независимо от того, какая из политических группировок находилась у власти.
Поскольку главного противника расширения своих владений на Ближнем и Среднем Востоке в XIX в. Англия с полным основанием видела в лице России, то и названные выше проблемы неизбежно решались через призму англо-русского соперничества. Не случайно поэтому столь важное место в книге занимает миф о «русской угрозе» Индии, его происхождение и роль во внешнеполитических концепциях Англии.
Отдельные аспекты исследуемой проблемы нашли отражение в досоветской, советской, постсоветской и в зарубежной историографии.
Работы досоветского периода представляют конкретно-историческое отражение действительности, связанное с опытом участников событий. В это время зарождаются первые концепции и понятия, авторы которых пытались фиксировать не только происходившие события, но и старались их объективно проанализировать.
Историографическая традиция досоветского периода склонна была рассматривать присутствие России в регионе с точки зрения стратегических, политических и экономических мотивов: борьба с Британией за сферы влияния, умиротворение кочевников, доступ к стратегическому сырью – хлопку и расширение внешнеторговых связей с южными окраинами.
В советский период все исследовательские работы основывались на марксистско-ленинской методологии освещения исторических вопросов и представляли собой обширный фактологический материал.
Актуальность темы данной работы, которая должна была бы обозначена следующим образом – «Казахстанская и зарубежная историография об англо-русском противостоянии в Центральной Азии (вторая половина XIXв. – начало XXв.)» – определяется следующими соображениями:
Для описания русско-британского соперничества за господство в Центральной и Средней Азии в период с 1813 по 1907 годы в западной историографии используется распространённый термин «Большая игра».
Авторство термина приписывают английскому офицеру А. Конолли, но популяризация термина принадлежит Р. Киплингу.
Исследователи выделяют в Большой игре несколько этапов – Первый этап, продолжавшийся с 1813 по 1838 гг., характеризовался отсутствием открытого военно-политического противостояния в среднеазиатском регионе. При этом велось укрепление политических и экономических позиций двух стран в периферийных государствах.
Следующий этап пришелся на 1838-1864 г. г. Он характеризовался первыми попытками открытой экспансии держав в Среднюю Азию (I англо-афганская война; поход генерала В. А. Перовского), а также началом деятельности исследовательских экспедиций России (РГО).
Особо значимым для России стал третий этап Большой игры, основным событием которого стало присоединение Средней Азии к России в 1864-1885 гг. Точкой для него стал добровольный переход мервцев в русское подданство и Лондонское Соглашение между Россией и Великобританией о разграничении афганских владений. Таким образом, в этот период российское влияние распространилось вплоть до южных границ Афганистан, а территории между восточным побережьем Каспийского моря и западными отрогами Гималаев вошли в состав Российской империи.
Завершающий – четвертый этап – характеризовался политическим противостоянием России и Великобритании в 1885-1907 гг. Окончание этого этапа связано с завершением «Большой Игры» как проявления Большой политики в Среднеазиатском регионе.
Усилия английской дипломатии в первой половине XIX в. были направлены на выполнение одной из важнейших задач внешнеполитического курса Великобритании – обеспечение захвата колоний и их эксплуатации, а также создание опорных пунктов на пути из метрополии на Восток. Уже в начале прошлого века Великобритания была могущественной колониальной державой, обеспечившей себе монополию в торговле и судоходстве. Английская политика в колониях все больше подчинялась интересам промышленной буржуазии, колониальная политика все более отождествлялась с политикой торговой. Быстрое развитие британской промышленности со всей остротой поставило перед буржуазией вопрос о сбыте: всемерное использование существовавших рынков и открытие новых стало жизненной проблемой для экономики Англии.
Соперничество Англии с другими европейскими державами требовало изменения ее колониальной политики. Развитие капитализма в странах Европы в первой половине XIX в. вело к усилению их колониальной экспансии в Азии, а также в примыкающих к Средиземному морю районах Африки. Главные европейские страны того времени (Англия, Франция, Россия) стремились овладеть транзитными путями, обеспечить себе базы для дальнейшей экспансии. Их интересы сталкивались в борьбе за черноморские проливы. Ближний Восток стал ареной постоянных конфликтов и войн. Страны Европы находились перед выбором: либо сохранить Османскую империю в прежнем виде (так называемая политика статус-кво), либо вместо турецкого господства в этом регионе установить европейское[1].
С этим трудно было примирить стремление угнетенных Турцией и Ираном народов к национальному освобождению. В период, когда пробуждалось их национальное самосознание, когда они накапливали силы для борьбы против иноземных завоевателей, эти народы питали симпатии к России, надеясь, что она придет им на помощь. Царская дипломатия использовала этот козырь в своей политической игре, хотя, разумеется, сама по себе идея освобождения и национального самоопределения народов была совершенно чужда правящим кругам царской России.
В начале XIX в. Англия, как известно, сумела вытеснить Францию на Ближнем и Среднем Востоке: англичане господствовали в восточной части Средиземного моря, на подступах к черноморским проливам, к Малой Азии и Балканскому полуострову.
Англо-русские отношения на Ближнем Востоке непрерывно ухудшались. Британия в особенности опасалась укрепления позиций России в Турции, откуда открывался путь на Средний Восток – промежуточный этап на пути в Индию.
Британские торгово-промышленные круги пытались активизировать свою политическую и торговую деятельность с тем, чтобы укрепиться на Среднем Востоке, аргументируя это, в частности, стремлением освоить кратчайший сухопутный путь из Индии в метрополию. Но их активность сдерживалась имперским соперничеством с Англией Франции и России. Распространение французского и русского влияния в районах, близких к границам богатейшей английской колонии Индии, где Великобритания не желала ни с кем делить своих позиций, означало не только ограничение колонизаторских возможностей последней, но и расширение аналогичных шансов для Франции и России. Этого больше всего опасались британские политические круги. Поэтому в Англии и была взята на вооружение концепция об «угрозе Индии» со стороны России. Этим прикрывалась активизация деятельности Англии в районе Персидского залива и процесс упрочения Англии в Турции[2].
Вопрос о мотивах продвижения Британии и России в глубь Евразийского континента прямо связан с продолжающейся дискуссией относительно генезиса колониальной экспансии Запада. Факты свидетельствуют, что в основе этого процесса лежали геостратегические устремления двух самых крупных держав XIX в. к естественным границам. Эти устремления традиционно связывались современниками с престижем государства, который зависел не только от пышности двора или благосостояния подданных, но и от протяженности владений, находившихся под контролем монарха. И в этом смысле Британская и Российская империи не являлись исключениями, поскольку сменявшие друг друга либеральные и консервативные Кабинеты Соединенного Королевства делали все от себя зависящее, чтобы компенсировать потерю Соединенных Штатов за счет приобретения владений в Азии и Африке, а российские самодержцы, начиная с Петра I, совершившего поход к берегам Каспия еще в первой четверти XVIII в., провозгласили достижение восточных и южных морей одним из приоритетов внешней политики[3].
Хорошо известно, что устремления России в Центральной и Восточной Азии требовали значительных бюджетных ассигнований, в частности, на обустройство военных поселений и пограничных опорных пунктов, которые составляли защитные линии, а также на осуществление мер по колонизации обширных территорий с редким населением. Именно в этой связи для правительства важно было определить естественные границы, которые нередко отделяли друг от друга области компактного проживания автохтонных этнических общностей, различавшихся языком, религиозными верованиями и культурными традициями. Требовалось наладить контакты с земледельческим населением, умиротворить воинственные кочевые племена, а также обеспечить безопасность караванных дорог, пересекавших весь Евразийский континент.
Со своей стороны, Британия была озабочена строительством «второй империи», после того как она потеряла свои американские колонии, кроме Канады. В противоположность доктрине меркантилизма, определявшей политику Англии в период Стюартов и первых Ганноверов, «вторая империя» создавалась на принципах рыночной экономики, которые нашли отражение в классических трудах А. Смита, Д. Риккардо и Дж. С. Милля. Если в XVII-XVIII вв. «первая империя» привлекала главным образом плантаторов и перекупщиков сырья, которые курсировали между Лондоном и Нью-Йорком, чтобы обогатиться за счет эксплуатации колоний Нового Света, предприниматели «второй волны» стремились вкладывать средства в формирование азиатских рынков для продукции британских фабрик, обеспечивая их одновременно новыми источниками сырья.
Один из наиболее активных боевых командиров-туркестанцев генерал-майор Д. И. Романовский назвал период 1854-1867 гг. критически важной фазой реализации амбиций России в Центральной Азии. Однако, с нашей точки зрения, принципиально значимым десятилетием в Большой Игре стал хронологический отрезок между 1864 и 1873 г., во время которого были покорены три ханства – Кокандское, Бухарское и Хивинское, а на большей части их территории создано Туркестанское генерал-губернаторство. При этом начало продвижения России к Амударье (Оксу) было положено наступлением на владения хана Коканда, а его завершающим аккордом явилась капитуляция хивинского правителя[4].
Активизация России не застала лондонский Кабинет врасплох. Хорошо понимая невозможность остановить процесс покорения ханств, представители как британского, так и англо-индийского правительств очень внимательно следили за действиями русских, надеясь все же «сохранить лицо» в отношениях как с азиатскими правителями, так и европейскими монархами.
Складывавшаяся ситуация означала, что для Британии затруднительно и даже опасно оказаться непосредственно вовлеченной в дела ханств. Самое лучшее, что могли сделать Лондон и Калькутта, заключалось в вынужденном признании роли России как гаранта стабильности и порядка в регионе. Одновременно они продолжали убеждать царя и петербургский Кабинет в необходимости соблюдения принципов справедливого коммерческого соперничества на Среднем Востоке, что составляло основу политики «искусного сдерживания».
С другой стороны, представим на мгновение, что Туркестанское генерал – губернаторство не было бы создано в 1867 г. и русские не высадили бы десант в Красноводске на восточном побережье Каспия в 1869 г. Очевидно, что при таком развитии событий Форин офис вряд ли предложил бы Петербургу проведение дипломатических консультаций по проблемам Центральной Азии. В то же время, царское правительство, обеспокоенное антицинским восстанием мусульман в Кашгарии на территории Китайского Туркестана в непосредственной близости от русского фронтира, а также пока неясными перспективами умиротворения Хивинского ханства, стремилось выиграть время, чтобы укрепиться на завоеванных территориях.
Можно предположить, что к началу 1870-х гг. обе стороны, но, прежде всего, Англия, осознали необходимость передышки для оценки состояния дел и принятия решений о путях и средствах дальнейшего ведения Большой Игры.
Хрупкое равновесие, установившееся к середине 1880-х гг. между Россией и Великобританией в Азии, означало стратегический тупик Большой Игры. Он был вызван «способностью каждой из сторон оказывать давление на другую» при возникавших чрезвычайных обстоятельствах, как верно заметил американский историк. Обеим державам удалось сохранить и даже усилить свои стратегические позиции в Центральной и Восточной Азии, достигнув на большинстве так называемых «ничейных территорий» естественных рубежей. При этом, как это ни выглядело парадоксальным, обратной стороной усиления их позиций явилось снижение уровня русской угрозы Индии, а британской – Туркестану. Реализм или, если угодно, здоровый прагматизм постепенно вытеснял старые предрассудки. На место «политики отчаяния», как определил постоянное враждебное соперничество один британский дипломат, приходило трезвое понимание и признание интересов друг друга.
На место «политики отчаяния», как определил постоянное враждебное соперничество один британский дипломат, приходило трезвое понимание и признание интересов друг друга. «Я не апологет России и не испытываю сомнений относительно коррупции и угнетения, которые столь часто характеризуют ее режим, — признавал все тот же дипломат в письме к лорду Хартингтону, — и часто может быть, что ее стремления такого рода, которые нам следует справедливо осудить и противодействовать; но она, при всем прочем, является великим фактором, и следует помнить, что с российской точки зрения, Англия может естественным образом рассматриваться как главное препятствие к достижению некоторых наиболее вожделенных предметов ее национальных чаяний».
Ветер перемен в русско-британских отношениях после инцидента в Ленде не заставил себя ждать. Уже в октябре 1885 г. консервативный Кабинет Солсбери разрешил присутствовать на военных маневрах, которые проводились в пограничном пространстве на северо-западе Индии, двум полковникам из России. Царь в ответ направил ценные подарки шести британским офицерам, которые сопровождали гостей во время поездки. Однако, перефразируя известную пословицу, даже «две ласточки весны не делают». В нашем же случае переход от соперничества к сотрудничеству потребовал еще двух десятилетий усилий с обеих сторон на фоне смещения фокуса Большой Игры сначала в район Памира, а затем Тибета и Маньчжурии.
После того, как обе державы, Россия и Великобритания, урегулировали споры в Персии, Афганистане и Тибете, заключив Конвенцию 1907 г., сотрудничество и взаимопонимание стали постепенно вытеснять вражду и конфронтацию, несмотря на сохранявшиеся отличия в политическом режиме, экономическом строе, культурных традициях, а самое главное, – психологии подданных британской и российской монархий. По справедливому замечанию Ч. Гардинга, сделанному им во время беседы с Николаем II в июне 1908 г., между обеими сторонами «могут возникать временные противоречия во взглядах на мелкие вопросы, но совпадение национальных интересов Англии и России в Европе и Азии в гораздо в большей степени перевешивают любые возможные несоответствия такого рода» [5].
Многие современники не скрывали удивления, наблюдая за тем, насколько быстро возникали двухсторонние ассоциации, общества и комитеты. Так, уже в 1909 г. по инициативе ряда парламентариев, общественных деятелей и представителей бизнеса были учреждены Англо-Русский комитет дружбы и Англо-Русская торговая палата. Британский парламент и Государственная Дума обменялись визитами делегаций своих членов, а упоминавшийся Б. Пэре приступил к изданию журнала Русское обозрение (The Russian Review) и основал первую на Британских островах школу русистики при университете Ливерпуля в 1912 г.
О. Чемберлен, один из лидеров консервативной партии, в своей хронике предвоенных событий, сумел хорошо передать атмосферу ожидания сотрудничества, которая была характерна для обоих государств после 1907 г. Так, он присутствовал на торжественной церемонии открытия Русско-Английского банка в Петербурге 8 апреля 1912 г.1292 По воспоминаниям другого англичанина, вице-консула Р. Локкарта, который позднее приобрел печальную известность в качестве главного организатора заговора послов против большевистского правительства летом 1918г., шесть-семь офицеров из Великобритании стали ежегодно проходить стажировку в России, изучая ее язык и культуру, а московские семейства с удовольствием сдавали им в аренду жилые помещения и принимали участия в процессе обучения, знакомя гостей с достопримечательностями древней столицы[6].
Английские ученые, политики и дипломаты были первыми, кто обратил внимание на проблему англо-русских отношений в Центральной Азии. Укрепление позиций России на Балканах, Кавказе и в Центральной Азии в XIX в. вызвало серьезную обеспокоенность в британских политических кругах, где разгорелась широкая полемика по вопросу стратегии внешней политики Англии в данных регионах. Характерно, что борьба мнений в политических и общественных кругах, но проблемам внешней политики Англии в Центральной Азии вращалась именно вокруг вопроса о разделе сфер влияния с Россией, которая рассматривалась как главный соперник Англии в Центральной Азии.
Ещё в 30-40-х гг. XIX в. начали формироваться две основные концепции, определявшие в дальнейшем политику Великобритании по отношению к присутствию России в Центральной Азии: концепция «закрытой границы» и концепция «наступательной политики». В их создании принимали участие видные политические и военные деятели, дипломаты, сотрудники колониальной администрации, путешественники, историки и публицисты, большинство их которых зачастую выступали водном лице[7].
Так, Г. Роулинсон занимался изучением Востока более 50 лет. Основные положения Роулинсона по проблеме англо-русского соперничества на Востоке были изложены в книге «Англия и Россия на Востоке, изданной в 1875 г. Она представляет собой сборник статей, написанных им в разные годы и опубликованных в основном в журнале «Куотерли Ревью», но пересмотренных автором при переиздании и дополненных новыми статьями. При написании своих работ Роулинсон пользовался фондами английского архива в Индии, материалами путешественников, использовал богатые материалы, собранные им самим во время его многолетнего пребывания на Среднем Востоке и в Индии. Мнение Г. Роулинсона – почетного доктора Оксфордского и Кембриджского университетов, члена Венской академии наук и т. п. – имело значительный вес в Англии.
Подчинив свою деятельность интересам консервативных политических кругов, Г. Роулинсон изложил программу «наступательного курса в Меморандуме 1868 г. Первоначально этот документ был задуман как выступление в палате общин. Однако в то время, когда у власти находились либералы, позиция, сформулированная в этом докладе, не отвечала духу внешнеполитического курса либерального правительства. Роулинсон так и не получил слова, но его текст был размножен и роздан членам парламента. В дальнейшем он вошел в упомянутый выше сборник статей Роулинсона.
В Меморандуме Г. Роулинсон высказывался по узловым проблемам международных отношений на Среднем Востоке: вопросам англо-русского соперничества, политики России и Англии в Афганистане, Иране и Средней Азии. В нем были определены основные направления наступательной политики Великобритании на Среднем Востоке. Одним из них являлось рассмотрение английской политики в Афганистане.
Точка зрения Роулинсона основывалась на посылке о якобы реально существовавшей «русской угрозе» английским владениям в Индии. Роулинсон ратовал за сохранение британской колониальной империи и прежде всего английского господства в Индии. Используя факт продвижения царской России в Средней Азии, он разработал план «обороны» Индии от нападения со стороны России.
В качестве другого важного принципа Г. Роулинсон выдвигал борьбу против торгового проникновения России в Среднюю Азию и Пограничные с Афганистаном ханства. Всякая уступка России, по его словам, не только могла повлечь снижение доходов от индийской колонии, но и пагубно отразиться на позиции Британии на мировом рынке. Потеря-экономического престижа означала бы для Англии и снижение ее значения в вопросах международной политики.
В юнце 70-х годов Г. Роулинсон опубликовал также ряд статей: «Результаты афганской войны» (1679 г.), «Положение в Афганистане» (1880 г.) и другие, в которых содержалось историческое обозрение англо-русских противоречий в Афганистане, Обращаясь к анализу событий второй англо-афганской войны, когда в 1879 г. новый эмир Якуб-хан пошел на заключение мира с Англией и согласился на пребывание в Кабуле постоянной английской миссии, Г. Роулинсон писал, что в условиях «угрозы безопасности Индии» со стороны России передача части афганской территории на юге страны под английское управление должна была стать эффективным средством «обороны» Индии. Фактически, как известно, англо-афганский договор 1879 г. устанавливал британский протекторат над Афганистаном[8].
В распространении в Англии антирусских настроений важную роль сыграли труды Ч. Мак-Грегора (1840-1887).
Он, так же, как и Роулинсон, считался крупным экспертом по проблемам внешней политики Великобритании. Он побывал во многих районах Среднего Востока и был автором ряда работ по вопросам индийской политики Англии: «Центральная Азия» (1871 г.), «Оборона Индии» (1886 г.) и др. В своих книгах он опирался на собственные наблюдения в Иране, Афганистане, Индии и России, где ему удалось побывать, а также на разнообразные материалы, сосредоточенные в различных департаментах английского правительства в Индии, в «Синих книгах» и т. п.
Его работа «Оборона Индии» была переведена на русский язык и опубликована в «Сборнике топографических, этнографических и статистических материалов по Азии».
В этом труде автор использовал, в частности, заметки английского политического представителя в Афганистане во время англо-афганской войны 1838-1842 гг. Э. Поттинджера, свою переписку ним, данные архивов военного учебного комитета в Петербурге и штаба в Ташкенте. Кроме того, журналист Ч. Марвин предоставил в его распоряжение некоторые материалы, полученные им во время пребывания в России.
Работы Мак-Грегора представляют одну из наиболее серьезных попыток английских буржуазных идеологов второй половины XIX в. теоретически обосновать необходимость военно-политического и экономического проникновения английских колонизаторов на территорию Российской империи, в частности на Кавказ и в Среднюю Азию.
Предлагаемое Мак-Грегором решение англо-русских противоречий на Среднем Востоке по ряду позиций значительно дальше тех мер, которые предусматривались «наступательным курсом». В то же время они представляли, по существу, дальнейшее развитие идей Г. Роулинсона.
Джордж Брюс Маллесон (1825-1898) – военнослужащий, автор многих исторических трудов. Он написал «Историю Афганистана» (1896 г.), закончил труд известного историка Дж. У. Кея о событиях в Индии 50-х годов XIX в. Его книга «История индийского восстания» (1891 г.) была завершающим томом работы Кея «История сипайской войны». Маллесон был автором специальных работ, посвященных проблемам англо-русских противоречий на Среднем Востоке: «Герат: житница и сад Центральной Азии» (1880 г.), «Русско-афганский вопрос и вторжение в Индию» (1885 г.). Они были весьма популярны в то время и хорошо известны не только английскому, но и русскому читателю[9].
Подобно Роулинсону, Маллесон писал: «Политика, справедливость, гуманность, любое сохранение нашей индийской империи требуют движения». Он указывал на выгодность для Англии захвата рынков Среднего Востока, чтобы только английские купцы могли господствовать на этих рынках.
Одним из наиболее видных идеологов и исполнителей «наступательного курса» Англии в Центральной Азии на рубеже XIX-XX вв. стал крупный политический деятель Дж. Керзон, который написал многочисленные книги по проблемам стран Центральной Азии.
Красной нитью через все труды Дж. Керзона проходит мысль о необходимости обороны индийских границ. Он неоднократно подчеркивал, что, потеряв Индию, Англия потеряет значительную часть своей мощи. Полому Керзон считал необходимым оградить Индию от какого-либо влияния со стороны России, владевшей значительной частью Туркестана. Укрепление позиций России в Центральной Азии могло, по его мнению, отрицательно сказаться на стабильности британского господства в Индии, поэтому в качестве главной задачи Керзон выдвигал сохранение Афганистана и Ирана исключительно в зоне английского влияния[10].
Вторая концепция, которая получила название концепции «закрытой границы» (close border policy). Она предусматривала отказ от активного военного продвижения на границах Индии и расширение зоны влияния лишь дипломатическими методами и с помощью торговли. Эти взгляды, например, выражали путешественник Л. Бернс, вице-король Индии в 1864-1869 гг. Дж. Лоуренс, статс-секретарь но делам Индии герцог Аргайл и историк Дж. Кей.
Среди наиболее известных сторонников концепции «закрытой границы» необходимо выделить видного английского государственного деятеля, британского премьер-министра (1868-1874,1880-1885,1886,1892-1894) Уильяма Гладстона, герцога Аргайла, который в 1868-1874 гг. в кабинете Гладстона был статс-секретарем по делам Индии, а также вице-короля Индии Дж. Лоуренса. Они отрицали реальность «русской угрозы» и выступали за отказ от активного военного продвижения на границах Индии и расширение зоны влияния лишь дипломатическими методами и с помощью торговли[11].
Особое место в выступлениях Аргайла но вопросам колониальной политики Великобритании в Центральной Азии занимал анализ ее политики на северо-западных границах Индии. Длительное пребывание на ответственных государственных постах давало Аргайлу возможность хорошо изучить положение в Индии и на ее северо-западных рубежах. Ответом на активизацию колонизаторской политики Англии на северо-западе Индии были многочисленные восстания местных пуштунских племен. Это было известно и Аргайлу. Как статс-секретарь но делам Индии он был знаком с истинным положением на местах.
Лидер либералов Гладстон подчеркивая, что война против афганского эмира «в высшей степени несправедлива» и позорит Англию.
Критикуя консерваторов, Гладстон утверждал, что приближение России к Индии не угрожает Англии и что консерваторы, создав жупел «русской угрозы» Индии, готовы подвергнуть и свою страну, и Россию опасности войны[12].
Сторонники этих двух концепций па протяжении второй половины XIX в., сменяя друг друга, преобладали в британских военно-политических и научных кругах, что напрямую отражалось на отношениях с Россией, провоцируя кризис или способствуя улучшению отношений между империями.
Проблематика «Большой игры» нашла отражение в книге немецкого военного Г. Крамера «Россия в Средней Азии». Этот автор, являвшийся крупнейшим экспертом по России в германском генеральном штабе, считал, что овладение Россией ядром Евразии позволит ей приблизиться к мировому господству и. безусловно, угрожать британским владениям в Индии. Он отмечал, что продвижение русских в Среднюю Азию поставило Англию на грань паники. Чтобы отвлечь геополитическое внимание России от Азии, считает Крамер. Лондон спровоцировал антитурецкое восстание славян на Балканах, в которое Санкт-Петербург волей-неволей был вынужден вмешаться. Немецкий военный считал, что в 1876 г. у российского генерального штаба был разработан план вторжения в Индию, а война 1877-1878 гг. на Балканах сорвала его. Берлинский конгресс сделал вторжение невозможным: Великобритания и Россия ограничивались только демонстрацией силами на афганской границе. В дальнейшем Англия опасалась двух вещей: во-первых, заключения анти-британского российско-афганского союза: во-вторых, разжигания Россией восстания в Индии[13].
В США в XIX в. по истории Центральной Азии было напечатано всего 5-6 трудов, и они принадлежали перу Джошуа Харлана и Уильяма Кэртиса. В последующем их труды служили источником для большинства исследователей Запада.
Американские и французские ориенталисты включились в исследование данного вопроса значительно позже. Американский историк Ф. Казем-Заде утверждает, что серьезных проблем в отношениях Российской империи и Британии на центральноазиатском геополитическом направлении удалось избежать, и дипломатия явилась поворотной вехой в межгосударственных отношениях обеих держав.
Работы досоветского периода, посвященные противостоянию Англии и России в Центральной Азии, представляют конкретно-историческое отражение действительности, связанное с опытом участников событий. В это время зарождаются первые концепции и понятия, авторы которых пытались фиксировать не только происходившие события, но и старались их объективно проанализировать. Первоначально исследованием данной проблемы занимались русские офицеры, военные и гражданские чиновники разного уровня, находившиеся на службе в Центральноазиатском регионе: М. И. Венюков, Е. Марков, Б. Л. Громбчевский, Н. П. Игнатьев, Б. Л. Тагеев, М. А. Терентьев, А. Н. Куропаткин, Л. Г. Корнилов, Ф. Мартенс, И. В. Вернадский и др., которые впервые предприняли попытку доказать необходимость присутствия Российской империи в Центральной Азии, считая ее политику в этом регионе вполне оправданной[14].
Среди россиян, которые внесли свою лепту в изучение «затерянных азиатских миров» выделяются имена Николая Пржевальского, Бронислава Громбчевского, Николая Нотовича, Петра Козлова, Андрея Снесарева и других, то есть тех российских первопроходцев, которые пересекали просторы Евразии в поисках новых военных и торговых маршрутов, неизвестных горных перевалов и проходов, трудно доступных городов и укрепленных форпостов, вызывая отчетами о своих поездках неподдельное изумление у коронованных особ, специалистов и обывателей. К когорте непосредственных участников Большой Игры следует отнести таких военных администраторов, бывших нередко офицерами Генерального штаба, как Василий Перовский, Константин Кауфман, Дмитрий Романовский, Михаил Черняев, Михаил Скобелев, Михаил Ионов, Карл Маннергейм[15].
Следующие труды появляются на рубеже XIX-XX вв. В своих работах М. Вартенбург, Н. Грулев и Н. И. Веселовский подробно останавливаются на анализе политических и экономических причин продвижения Российской империи в регион. Историографическая традиция досоветского периода склонна была рассматривать присутствие России в регионе с точки зрения стратегических, политических и экономических мотивов: борьба с Британией за сферы влияния, умиротворение кочевников, доступ к стратегическому сырью – хлопку и расширение внешнеторговых связей с южными окраинами.
Большое значение на историографию советского периода оказали взгляды русских демократов и классиков марксизма на данную проблему.
Важное значение для формирования новых подходов к проблемам международных отношений и внешней политики европейских держав имела деятельность за рубежом русской Политической эмиграции, и прежде всего замечательного русского писателя и революционер» Александра Ивановича Герцена (1812-1870), понимавшего, как важно сказать иностранному читателю правду о России.
Он обратил внимание также на то, что в Англии в XIX в. стал громче звучать голос тех политических и военных деятелей, которые стремились к объективной оценке событий, происходящих в Британии и за ее рубежами. Одним из таких людей был Чарльз Непир (1786-1860), английский адмирал, в 1854 г, главнокомандующий английским флотом в Балтийском море. В 1857 г. в Лондоне были Опубликованы его записки и письма, ставшие сенсационными. В них Непир дал обличительную характеристику британских парламентских Партий: «Тори, – писал он, – это грабители на больших дорогах, разбойники; а виги – воришки в маленьких переулках, карманщики-piok pockеts»
Герцен дает высокую оценку взглядам этого военно-политического деятеля, который, по его словам, хотя '‘во всем далек, от толпы, во всем поэт и мыслитель, но «много передумал, много и понял, и под конец управлял целыми армиями и провинциями»[16].
На серьезность англо-русских противоречий на Среднем Востоке I середине XIX в. обращали внимание и другие передовые люди России. Так, в своей работе «Рассказ о Крымской войне (по Кинглепу) ». Н. Г. Чернышевский писал, что в Восточном вопросе столкнулись силы двух крупных хищников – капиталистической, стремящейся к колониальным захватам Англии и русского царизма. Он, справедливо подчеркивая, что агрессивность целей царской дипломатии повинна в страданиях русского народа, верно оценивал фатальную роль бездарного политика Николая I в развязывании Крымской войны». В то же время Чернышевский недооценивал захватническую политику английского правительства, не учитывал того, что противодействующей России на Востоке силой была прежде всего Англия, а не Франция.
Таким образом, в середине XIX в. представители передовой революционной мысли России обращали внимание на остроту англо-русских противоречий, их причины и возможные последствия. Признавая несомненные стремления России укрепить свои позиции на Среднем Востоке, они в то же время отмечали, что непосредственной угрозы со стороны России владениям Англии не было. Однако, как хорошо известно, влияния на выработку внешнеполитических доктрин России они иметь не могли. Мысли представителей русской интеллигенции непосредственно перекликались с оценками К. Маркса и Ф. Энгельса по этим вопросам.
Впервые статьи Маркса и Энгельса появились в английской печати в 50-е годы. В их работах дается, в частности, и оценка восточной политики Петра I, который, по их мнению, стремился к расширению границ. Российской империи на Востоке. Это мнение и определенной степени перекликается с высказанной в 1850 г, точкой зрения А. И. Герцена.
К. Маркс и Ф. Энгельс, вскрывая истинную направленность тайной дипломатий России и Англии, особо выделяли дипломатию Петра Великого, которую считали главным элементом его преобразовательной политики. Вовсе не склонный к идеализации коронованных глав абсолютных монархий, Энгельс писал о Петре: «Этот действительно великий человек, «, первый в полной мере оценил исключительно благоприятное для России положение в Европе. Он яснее... разглядел, наметил и начал осуществлять основные принципы русской политики», но не сумел реализовать своих планов, «направленных против Хивы». Далее Энгельс подчеркивал, что, продолжая эту внешнеполитическую линию, царизм прилагал усилия к тому, чтобы «сделать Россию великой, могущественной, внушающей страх и открыть ей путь к мировому господству».
К. Маркс специально исследовал внешнюю политику России и убедительно показал, что территориальные приобретения Петра, в отличие от завоеваний его современников – Людовика ХIV и Карла ХII, были исторически оправданы объективными потребностями развития России, что побережья Балтийского и Черного морей естественно должны были принадлежать ей. Возвышение России Маркс считал результатом закономерного исторического процесса, а не просто «беспочвенным импровизированным творением гения Петра Великого»[17].
К. Маркс и Ф. Энгельс изучали также проблемы российской и британской внешней политики и англо-русских противоречий на Ближнем и Среднем Востоке. Оценивая ближневосточную политику европейских держав, Маркс справедливо полагал, что ни одна из них не была заинтересована в подлинном развитии колонизуемых территорий, которые рассматривались лишь как источник извлечения прибавочной стоимости. Маркс и Энгельс подчеркивали, что обе страны – и Англия, и Россия – стремились к расширению своих владений на Востоке. Они доказали, что развитие производственных отношений и жажда сверхприбылей побуждали европейские державы к стремлению увеличить колониальные владения, служащие источником дешевого сырья и рабочей силы., Турция, Египет, Сирия, Ливан рассматривались ими как объект колониальной экспансии.
Раскрывая сущность Восточного вопроса, К. Маркс и Ф. Энгельс дали яркие картины борьбы европейских держав в Турции и показали всю глубину их противоречий. Беря за основу экономические противоречия, они отразили колониальный, грабительский характер политики европейских государств на Ближнем и Среднем Востоке и отметили возрастающее влияние колониальной политики на систему международных отношений.
Оценивая внешнюю политику России, Маркс и Энгельс показали классовую направленность политики царизма на Ближнем и Среднем Востоке, значение, которое имели проливы для России.
Говоря о завоевательных планах царизма, Маркс и Энгельс никогда не забывали об экспансионистских стремлениях английской буржуазии. Они показали, что при реальном столкновении интересов двух мировых держав у них не было подлинной заинтересованности в сохранении статус-кво. В основе английской внешней политики лежало стремление, опираясь на свою экономическую и военную мощь первой страны промышленного капитализма, сохранить за собой, как заявил министр иностранных дед Пальмерстон королю Вильгельму IV в 1831 г., роль арбитра в Европе и тем самым во всем мире. К. Маркс подметил такие черты традиционной британской дипломатии, как ее двуличие, стремление действовать чужими руками, провокационную роль во многих европейских кризисах, вероломное обращение со своими союзниками.
Политику России в среднеазиатских ханствах Ф. Энгельс соотносил с политикой британского кабинета. Он отмечал «связь между действиями лорда Пальмерстона и вторжением России в Среднюю Азию».
Как известно, относительная стабилизация британского внешнеполитического курса определялась наличием обширных колониальных владений. Весь внешнеполитический курс, в особенности на Ближнем и Среднем Востоке, диктовался необходимостью сохранении и расширения этих владений Британской империи.
Пальмерстон считал приоритет Великобритании в ближневосточных делах одной из важнейших задач проводимой им внешней политики. Во имя служения этой цели, отмечал К. Маркс, в эпоху Пальмерстона прибегали даже к фальсификации документов при их публикации. Особую известность приобрел скандал, связанный с изданием в 1839 г. «Синей книги», содержащей дипломатическую переписку по Афганистану и Персии, некоторые материалы, обличающие провокационную роль Англии в развязывании первой англо-афганской войны.
Эти документы были намеренно фальсифицированы с целью ввести в заблуждения общественное мнение. Этот том состоял из подборки депеш А. Бернса, английского военно-политического деятеля и востоковеда. Они были подобраны таким образом, чтобы ответственность за развязывание в 1838 г. захватнической войны в Афганистане свалить на британских политических агентов, находившихся при дворе афганского эмира. К. Маркс отмечал, что эти документы были «не только искажены так, что полностью извращался их первоначальный смысл, но фактически подделаны и пополнены вставками, сфабрикованными со специальной целью ввести в заблуждение общественное мнение.
Сформулировав в своих работах новый подход к рассмотрению международных проблем на Ближнем и Среднем Востоке и колониального вопроса, Маркс и Энгельс первыми обратили внимание на связь между политикой Англии на Среднем Востоке с межимпериалистическими противоречиями. Они обосновали свою точку зрения по различным аспектам этой проблемы, на которой заостряли свое внимание многие британские парламентские деятели, публицисты и ученые.
Маркс и Энгельс также обличали завоевательную политику царизма в XIX в., рассматривали вопрос «о возможном столкновении двух великих... держав, России и Англии, где-нибудь на полпути между Сибирью и Индией». В то же время Энгельс обращал вниманий на то, что российские политические деятели претворяли в жизнь свои внешнеполитические цели дипломатическими средствами успешнее, чем военными. Он высоко ставил мастерство русской дипломатии, подметив, что она «предпочитает использовать в своих целях противоречивые интересы и алчность других держав, натравливая эти державы друг на друга и извлекая из враждебных отношений между ними выгоды для завоевательной политики»[18].
Что касается вопроса о завоевании Россией Индии, то Энгельс не отрицал полностью «русской угрозы» Индии. Он отмечал, что «нынешняя позиция русских в Туркестане далеко еще не обеспечивает-им надежной и достаточной базы для нападения на Индию. Но она во всяком случае создает очень серьезную угрозу для вторжения в будущем и вызывает постоянные волнения среди местного населения».
В советский период все исследовательские работы основывались на марксистско-ленинской методологии освещения исторических вопросов и представляли собой обширный фактологический материал. Н. А. Халфин, Е. Л. Штейнберг, Г. А. Хидоятов, Дж. Давлетов, А. Ильясов, Б. И. Искандаров, Г. П. Бондаревский, В. Н. Виноградов, Н. А. Ерофеев, Н. С. Киняпина, М. М. Блиев, В. В. Дегоева, Б. Г. Гафуров, Ф. Х. Юлдашбаева, О. И. Жигалина, М. Т. Кожекина, И. Е. Федорова, К. Л. Есмагамбетов, С. С. Искенова, В. М. Плоских и др. рассматривали различные аспекты англо-русского противостояния, отмечая экспансионистский характер британской внешней политики[19].
Анализ литературы показывает, что история изучения вопроса зависела от политической конъюнктуры. К примеру, гуманитарные науки в Советском Союзе, находились под жестким контролем идеологических структур и не могли позволить целостного объективного изучения многих процессов, в том числе, связанных с русско-английским соперничеством в Х1Х веке. Казахстанские и среднеазиатские ученые за некоторым исключением к этой теме мало обращались, в связи с вышеназванными причинами, и с ограниченностью источниковедческой базы.
Труды советского периода трактуют соперничество Великобритании и России в Средней Азии как борьбу за колонии, за новые рынки сбыта, за политическое влияние в регионе. Что касается английского капитализма, он действительно требовал развития не только вглубь, но и вширь, российская экономика также остро нуждалась в ресурсах, но её экономика заметно отставала. Она испытывала дефицит в рынках сбыта и в ресурсах для поддержания своей промышленности. Таким образом, в советской историографии, признается первичность экономических причин, и обоснование соперничества не выходило за рамки алгоритма, предложенным В. Лениным в работе «Империализм, высшая стадия капитализма».
Концепцию о «цивилизующей» роли Российской империи в Средней Азии, выдвинутую дореволюционными исследователями, историки-марксисты решительно отвергли и стали рассматривать завоевание Средней Азии как один из эпизодов захвата колоний во второй половине XIX в. Этот регион в глазах советских ученых представлял для России (точнее, ее промышленности) интерес только как рынок сбыта и источник сырья.
На раннем этапе становления марксистской историографии англо-русского соперничества в XIX в. среднеазиатская политика России изучалась с позиций концепции М. Н. Покровского. Благодаря его трудам в исторической науке 20-х гг. XX в. утверди лось мнение о том, что политика Российской империи по среднеазиатскому вопросу носила исключительно агрессивный, захватнический характер, в то время как Англия занимала оборонительную позицию.
Взгляды М. Н. Покровского по этому вопросу рельефно обнаруживаются в рассуждениях ученого о причинах конфликта России и Англии. Одна из этих причин якобы крылась в таможенной политике Российской империи. Другой причиной англо-русского конфликта, по мнению М. Н. Покровского, были экспансионистские устремления царского правительства в Средней Азии, вызванные воинствующим характером русского капитализма, которому приходилось «завоевывать» азиатские рынки.
Уже первые советские историки приписывали российскому правительству расчеты на завоевание в Средней Азии выгодной стратегической позиции, которую можно было использовать против Англии.
Немарксистская концепция среднеазиатской политики России в те годы нашла отражение в работе Е. Н. Кушевой. В ее представлении торговое соперничество с Англией на рынках Средней Азии грозило подорвать там русскую торговлю, что вызвало необходимость решительных мер со стороны правительства. Активную роль в разработке проектов, которые устранили бы соперничество Англии и России и сделали бы положение последней монопольным на всем Востоке, Е. Н. Кушева отводит представителям русской буржуазии.
Концепция внешней политики царизма в XIX в., выдвинутая М. Н. Покровским, уже в 1930-е гг. перестала отвечать интересам советского руководства. В 1940 г. в известном сборнике статей «Против антимарксистской концепции М. Н. Покровского» была опубликована работа А. Л. Попова «Внешняя политика самодержавия в XIX в. в «кривом зеркале» М. Н. Покровского», в которой труды прежнего главы советского «исторического фронта» были признаны в идейном и классовом отношениях ограниченными и даже ненаучными[20].
В начале 1930-х гг. изучение подчинения Россией соседних государств и народов с позиций «абсолютного зла» уже не соответствовало реальным задачам национально – государственного строительства СССР и международным отношениям того времени. Завоевание Хивы, Бухары и Коканда Россией представлялось советским историкам более прогрессивным явлением, чем превращение этих государств в колонию Великобритании. Подобная оценка внешней политики Российского государства вызвала дискуссию, в частности, на Совещании историков 1944 г.
В исследованиях о противоборстве России и Великобритании на Среднем и Ближнем Востоке упор стал делаться на роли Англии как фактора грядущей мировой войны.
Первые послевоенные годы работы по среднеазиатскому вопросу вышли из-под пера Е. Л. Штейнберга и А. Ф. Якунина. Последующие советские историки, характеризуя этот период развития отечественной историографии, писали о вреде, который нанес исторической науке сталинизм. К слабостям работ тех лет они относили приукрашивание деятельности русского правительства в Средней Азии, подчеркивание добровольности характера присоединения среднеазиатских народов к России, недостаточное внимание к изучению англо-русского соперничества[21].
Повышенный интерес к изучению международных отношений на Среднем Востоке в XIX в. советские историки начинают проявлять в конце 1950-х – начале 1960-х гг. Мотивы политического курса России и Англии в Средней Азии и характер англо-русского соперничества в этом регионе привлекали внимание исследователей. В качестве приоритетного направления в историографии русско-среднеазиатских отношений периода капитализма выдвинулось обоснование прогрессивных последствий вхождения среднеазиатских народов в состав России.
Историографами отмечалось единство задач и методологии всех советских историков, которое основывалось на одной и той же концепции истории СССР, определявшейся якобы общностью исторических судеб наших народов. Преимущественное внимание в обобщающих работах по истории изучения Средней Азии уделялось исследованию социально-экономического развития народов среднеазиатских государств, а также последствий их завоевания Россией, хотя обращение историков к изучению международных отношений кануна присоединения Средней Азии к России признавалось недостаточным.
Ситуация в советской исторической науке, сложившаяся после Второй мировой войны, привела к тому, что труды по истории англо-русских отношений приобрели налет политической конфронтации, а сущность англо-русского конфликта глубоко не исследовалась. Важной задачей отечественных ученых было доказать, что британский колониализм «хуже» российского, и вскрыть уязвимость научной аргументации западных историков, тенденциозность освещения ими действий англичан в Средней Азии, в частности разоблачить версию о «русской угрозе» Индии.
Большой интерес для исследователей представляло решение вопроса о мотивах движения России в Среднюю Азию. Историки в 1960-х гг. не могли однозначно определить. являлась ли борьба России и Англии за Среднюю Азию главной причиной активизации там российской политики.
В 1980-х – начале 1990-х гг. наметились новые тенденции в изучении данной проблемы.
В трудах О. И. Жигалиной и Н. В. Дроновой предметом изучения стали существовавшие в Британской империи внешнеполитические концепции по вопросам Среднего Востока, показана борьба в английских правящих кругах по вопросам колониальной политики на Востоке. Естественно, что такие дискуссии существовали и в российских военных и политических кругах, но эта тема специально еще не рассматривалась. Н. А. Ерофеевым была поставлена проблема роли этнических представлений в формировании образов соперничавших в Средней Азии русских и англичан. Но историками практически не изучались образы «колонизаторов» в этнических представлениях жителей Средней Азии[22].
Несмотря на огромный массив исследований по истории присоединения Средней Азии к России дискуссионными осталось немало вопросов, связанных с выяснением причин русского завоевания этого региона, роли местных властей в выработке плана действий в Центральной Азии и степенью влияния англо-русских противоречий на активизацию военных действий России.
В контексте нашей работы интерес вызывают труды Е. Бекмаханова, где рассматривается проблема русско-британского соперничества, и называется главная причина активизации русских в Казахстане как возможное поглощение Англией южной части Средней Азии. Одним из первых он подверг критике существовавший в советской науке тезис о преувеличенности международного фактора. Например, что «корни ошибок – в непонимании характера реакционной колонизаторской политики царизма»[23].
Значение работ Е. Бекмаханова, в том, что он один из первых актуализировал значение казахских земель в контексте «Большой игры». Тогда как ученые ограничивают территорию противоборства между двумя державами, Хивой Бухарой и Кокандом.
Так, например, он отмечает, что «желая использовать политическую раздробленность Казахстана в своих экспансионистских целях Англия стала довольно недвусмысленно проявлять интерес к казахскому народу»[24].
Для понимания роли Казахстана, пишут современные казахские историки, [25] в контексте англо-русского противоборства необходимо обратиться к вопросам русской колонизации. Как известно, Россия со своими колониями имела общие границы, данная особенность имела свое объяснение, несмотря на то, что, начиная с XVIII века, она входит в круг держав, имеющих значительный вес в мировой политике.
Тем не менее, по совокупному потенциалу она отставала от европейских держав, что не позволяло ей реализовать смелые амбициозные проекты по разделу мира на других материках.
Осуществление подобных замыслов требовало наличие мощного флота, а отсутствие конкурентоспособной промышленности привело к недееспособности русского купечества, которое посредством торговли могло бы продвигать интересы России. Поэтому ее колониальная стратегия была разработана с учетом вышеприведенных фактов, тем более что внутриполитические процессы в азиатских государствах способствовали относительно скорому утверждению русского присутствия в Казахстане. Так ханы Младшего и Среднего жузов в конце первой трети XVIII века вынуждены были принять протекторат России, это привело к фактическому подданству.
Присоединение Казахстана приняло затяжной и затратный характер, несмотря на то, что казахи Младшего и частью Среднего жузов добровольно приняли русскую протекцию. Однако для закрепления власти у России не хватало людских и материальных ресурсов, да и подданные относились к этому порой номинально. Аппарат чиновников был малочисленным, по большей части без соответствующего образования и опыта соответствующей работы. Россия в вопросе утверждения власти полагалась, прежде всего, на формирующееся здесь казачество, что в последующем определит суть русской колонизации как военной или казачьей.
К XIX веку империя считала территорию Казахстана, по меньшей мере, Младшего и Среднего жузов де-юре российской, но фактическое закрепление требовало дополнительных средств. Продвижение России в Среднюю Азию встретило скрытое противоборство со стороны английского государства. К этому периоду Британия довольно прочно укрепилась в Индии и стремилась расширить свои территориальные владения за счет Средней Азии и Казахстана, рассматривая их как выгодные неосвоенные рынки сбыта. И Англия, и Россия под утверждением в Центральной Азии понимали решение целого блока важных для двух стран задач.
Речь не может идти только об экономических или только политических амбициях, скорее их нужно рассматривать в комплексе. Расширение колониальных границ к северу от Индии укрепило бы статус самой мощной державы в мировом сообществе. У Англии не было серьезных противников в Азии, не считая России. Кроме того, Британия нуждалась в новых рынках сбыта, для этого необходимо было устранить торговых конкурентов опять же в лице русского купечества. Что касается России, то она видела в захвате Средней Азии выполнение своей исторической миссии: защиты западной цивилизации. Россия считала, что именно она спасла Европу от дальнейшего монгольского продвижения.
Походы в Хиву, Бухару, Коканд, присоединение казахских жузов должны были поставить точку в освободительной миссии русского государства. Одновременно Россия позиционировала себя и как освободительница «туземцев» от гнета местных политических элит и приобщала покоренные народы к цивилизации.
Необходимо учесть тот факт, что Россия считала продвижение на юг реализацией собственного проекта «естественных границ» русского государства, что предусматривало защиту своих границ от постоянных набегов «диких орд» и, соответственно их расширение. Общественное мнение поддерживало эту позицию. Но истинные причины были гораздо более приземленные и мало отличались от английских целей[26].
В 2000 г. увидел свет 3 том книги «Казахстан в новое время» под редакцией Козыбаева М. К. В этом солидном исследовании (редакционная коллегия тома: К. С. Алдажуманов, М. X. Асылбеков, Ж. К. Касымбаев, М. К. Козыбаев) имеется глава «Историография и источники по истории Казахстана XVIII – начала XX вв».[27].
Историографическая часть книги озаглавлена «Проблемы присоединения к России или вынужденного признания власти империи». В ней подробно излагаются взгляды А. Букейханова, П. Г. Галузо, X. Досмухамедова, Т. Рыскулова, Г. Ф. Дахшлейгера, Д. Дулатовой, Ж. Касымбаева, И. В. Ерофеевой, М. К. Козыбаева, М. Ж. Абдирова, Е. Б. Бекмаханова, С. Зиманова, С. Толыбекова, А. Якунина, Б. Сулейменова и многих других, внесших определенный вклад в решении этой актуальной проблемы. По-разному интерпретируют исследователи понятие «присоединение».
Так, М. К. Козыбаев считал, что термин «присоединение» неадекватно отражает суть исторического процесса, имеет оскорбительный оттенок, заключающий в себе силовое начало. Казахстан, по его мнению, выступает в роли примкнувшего субъекта к основному объекту.
Термин, в свое время сочиненный имперской канцелярией и принятый в официальной исторической науке, на деле выступает синонимом термина «захват», «агрессия», «завоевание». В книге излагается начало и ход присоединения Казахстана к России[28].
Таким образом, для описания русско-британского соперничества за господство в Центральной и Средней Азии в период с 1813 по 1907 годы в западной историографии используется распространённый термин «Большая игра».
На период второй половины XIX – начала ХХ веков приходятся третий и четвертый этапы этой Большой игры.
Вопрос о мотивах продвижения Британии и России в глубь Евразийского континента прямо связан с продолжающейся дискуссией относительно генезиса колониальной экспансии Запада. Факты свидетельствуют, что в основе этого процесса лежали геостратегические устремления двух самых крупных держав XIX в. к естественным границам.
Особо значимым для России стал третий этап Большой игры, основным событием которого стало присоединение Средней Азии к России в 1864-1885 гг. Точкой для него стал добровольный переход мервцев в русское подданство и Лондонское Соглашение между Россией и Великобританией о разграничении афганских владений. Таким образом, в этот период российское влияние распространилось вплоть до южных границ Афганистан, а территории между восточным побережьем Каспийского моря и западными отрогами Гималаев вошли в состав Российской империи.
Завершающий – четвертый этап – характеризовался политическим противостоянием России и Великобритании в 1885-1907 гг. Окончание этого этапа связано с завершением «Большой Игры» как проявления Большой политики в Среднеазиатском регионе.
Английские ученые, политики и дипломаты были первыми, кто обратил внимание на проблему англо-русских отношений в Центральной Азии. Укрепление позиций России на Балканах, Кавказе и в Центральной Азии в XIX в. вызвало серьезную обеспокоенность в британских политических кругах, где разгорелась широкая полемика по вопросу стратегии внешней политики Англии в данных регионах.
Работы досоветского периода в российской историографии, посвященные противостоянию Англии и России в Центральной Азии, представляют конкретно-историческое отражение действительности, связанное с опытом участников событий. В это время зарождаются первые концепции и понятия, авторы которых пытались фиксировать не только происходившие события, но и старались их объективно проанализировать.
В советский период все исследовательские работы основывались на марксистско-ленинской методологии освещения исторических вопросов и представляли собой обширный фактологический материал. Труды советского периода трактуют соперничество Великобритании и России в Средней Азии как борьбу за колонии, за новые рынки сбыта, за политическое влияние в регионе.
Анализ литературы показывает, что история изучения вопроса зависела от политической конъюнктуры.
В контексте нашей работы интерес вызывают труды Е. Бекмаханова, где рассматривается проблема русско-британского соперничества, и называется главная причина активизации русских в Казахстане как возможное поглощение Англией южной части Средней Азии. Одним из первых он подверг критике существовавший в советской науке тезис о преувеличенности международного фактора.
В 2000 г. увидел свет 3 том книги «Казахстан в новое время» под редакцией Козыбаева М. К. В этом солидном исследовании (редакционная коллегия тома: К. С. Алдажуманов, М. X. Асылбеков, Ж. К. Касымбаев, М. К. Козыбаев) имеется глава «Историография и источники по истории Казахстана XVIII – начала XX вв».
[1] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. – 12с.
[2] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. – 11с.
[3] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. – 13с.
[4] Сергеев Е. Ю. Большая игра, 1856-1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. – М.: Товарищество научных изданий КМК, 2012. – с. 75
[5] Сергеев Е. Ю. Большая игра, 1856-1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. – М.: Товарищество научных изданий КМК, 2012. – с. 77
[6] Сергеев Е. Ю. Большая игра, 1856-1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. – М.: Товарищество научных изданий КМК, 2012. – с. 78
[7] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. С. 34
[8] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. С. 41.
[9] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. С. 52
[10] Данков А. Г. Британская историография второй половины XIX В. Об англо-русских противоречиях в Центральной Азии // Вестн. Том. гос. ун-та. 2007. №300-1. URL: https://cyberleninka. ru/article/n/britanskaya-istoriografiya-vtoroy-poloviny-xix-v-ob-anglo-russkih-protivorechiyah-v-tsentralnoy-azii (дата обращения: 21.10.2018).
[11] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. С. 54
[12] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. С. 56
[13] Лаумулин М.Т. История Казахстана и Центральной Азии в мировой ориенталистике (к 550-летию Казахского ханства). — Астана: КИСИ, 2015. — 416 с. Часть IV. Востоковедение и политология в контексте изучения Центральной Азии. С. 214
[14] Шотбакова Л.К., Саметова Г.С. Казахстан в сфере российско-английских интересов (XIX — нач. ХХ вв.): историография проблемы. // Вестник Карагандинского государственного университета. Серия История. Философия 2014 №02 (74) С. 21
[15] Сергеев Е.Ю. Большая игра, 1856-1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. — М.: Товарищество научных изданий КМК, 2012. -
[16] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. – с.82
[17] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. ~ М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. – с.82
[18] Жигалина О. И. Великобритания на Среднем Востоке (XIX – начало XX в.). Анализ внешнеполитических концепций. - М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. – с.84
[19] Шотбакова Л.К., Саметова Г.С. Казахстан в сфере российско-английских интересов (XIX — нач. ХХ вв.): историография проблемы. // Вестник Карагандинского государственного университета. Серия История. Философия 2014 №02 (74) С. 20-27.
[20] Терентьева Н. В. Англо-русское соперничество и движение России в Среднюю Азию в XIX в. (к историографии вопроса) // Вестник ТГУ. 2009. №2. URL: https://cyberleninka. ru/article/n/anglo-russkoe-sopernichestvo-i-dvizhenie-rossii-v-srednyuyu-aziyu-v-xix-v-k-istoriografii-voprosa (дата обращения: 23.10.2018).
[21] Терентьева Н. В. Англо-русское соперничество и движение России в Среднюю Азию в XIX в. (к историографии вопроса) // Вестник ТГУ. 2009. №2. URL: https://cyberleninka. ru/article/n/anglo-russkoe-sopernichestvo-i-dvizhenie-rossii-v-srednyuyu-aziyu-v-xix-v-k-istoriografii-voprosa (дата обращения: 23.10.2018).
[22] Терентьева Н. В. Англо-русское соперничество и движение России в Среднюю Азию в XIX в. (к историографии вопроса) // Вестник ТГУ. 2009. №2. URL: https://cyberleninka. ru/article/n/anglo-russkoe-sopernichestvo-i-dvizhenie-rossii-v-srednyuyu-aziyu-v-xix-v-k-istoriografii-voprosa (дата обращения: 23.10.2018).
[23] Бекмаханов Е. Казахстан в 20-40-е годы Х1Х века. Алма-Ата, 1992. - 400 с.
[24] Бекмаханов Е. Присоединение Казахстана к России. М. 1957. – 341 с.
[25] Мукатаева Л.К., Султангазы Г.Ж., Нурбаев Ж.Е. Казахстан в контексте русско-английского соперничества (XVIII-XIX вв.) // Электронный научный журнал «edu.e-history.kz» № 2(06) URL: http://edu.e-history.kz/ru/publications/view/458 (дата обращения: 21.10.2018).
[26] Мукатаева Л.К., Султангазы Г.Ж., Нурбаев Ж.Е. Казахстан в контек-сте русско-английского соперничества (XVIII-XIX вв.) // Электронный научный журнал «edu.e-history.kz» № 2(06) URL: http://edu.e-history.kz/ru/publications/view/458 (дата обращения: 21.10.2018).
[27] Козыбаев, М. К. История Казахстана с древнейших времен до наших дней : в 5 т. / М. К. Козыбаев. - Алматы : Атамура, 2000 - Т. 3: Казахстан в новое время. - 766 с.
[28] Игибаев С. К.; Историография истории Казахстана: Учебник. – Алматы 2013 – 209 с.
]]>
В середине 17 в. Османская империя вступила в период глубокого внутри – и внешнеполитического кризиса. После разгрома турок австрийцами и поляками под Веной в 1683 их продвижение в Европу было остановлено. В конце 17-18 в. Турция потерпела ряд серьезных поражений в войнах с Австрией, Венецией, Речью Посполитой и Россией. Ее ослабление способствовало подъему национально-освободительного движения балканских народов (молдаван, валахов, болгар, сербов, черногорцев, албанцев, греков), в большинстве своем православных. С другой стороны, в 18 в. в Османской империи усилились политические и экономические позиции Франции и Великобритании, которые, желая сохранить свое влияние и помешать территориальным приобретениям других держав (особенно Австрии и России), стали выступать за сохранение ее территориальной целостности и против освобождения покоренных христианских народов.
С середины 18 в. роль главного противника Османской империи перешла от Австрии к России. Ее победа в русско-турецкой войне 1768-1774 привела к кардинальному изменению ситуации в Черноморском бассейне. По условиям Кючук-Кайнарджийского мира 1774 Россия окончательно утвердилась на северном побережье Черного моря и получила право протектората над христианским населением Турции; Дунайские княжества (Молдавия, Валахия, Бессарабия) обрели внутреннюю автономию; была ликвидирована зависимость Крымского ханства от турецкого султана. В 1783 Россия аннексировала Крым и Кубань. Резкое ослабление Османской империи создало условия для выхода России в Средиземное моря и для ликвидации турецкого господства на Балканах. На авансцену европейской политики выдвинулся Восточный вопрос – вопрос о судьбе турецкого наследства и христианских балканских народов: понимая неизбежность распада Османской империи, крупнейшие европейские государства – Россия, Великобритания, Франция и Австрия – активизировали свое вмешательство в дела Восточного Средиземноморья.
В 1780-х – первой половине 1790-х развернулась острая дипломатическая борьба австро-русского блока, стремившегося форсировать процесс расчленения Турции, с Великобританией и (до 1789) Францией, пытавшимися сохранить статус-кво на Балканах. Екатерина II (1762-1796) выдвинула проект полного изгнания турок из Европы, восстановления Греческой (Византийской) империи (на ее трон она планировала возвести своего внука Константина Павловича), передачи Австрии западной части Балканского п-ва и создания из Дунайских княжеств буферного государства Дакия. В то же время Порта (османское правительство), надеясь взять реванш за поражение в войне 1768-1774, при активной поддержке Великобритании и Франции начала новую войну против России (русско-турецкая война 1787-1791), на стороне которой в 1788 выступила Австрия. В 1788 англо-французской дипломатии удалось спровоцировать нападение на Россию Швеции (русско-шведская война 1788-1790). Но действия антирусской коалиции оказались неудачными: в 1790 из войны вышла Швеция (Верельский мир), а в 1791 Турции пришлось согласиться на заключение Ясского мира, подтвердившего условия Кючук-Кайнарджийского договора и отодвинувшего русско-турецкую границу до Днестра; Порта отказалась от притязаний на Грузию и признала право вмешательства России во внутренние дела Дунайских княжеств.
Борьба европейских держав против революционной Франции (с 1792) на время отвлекла их внимание от Восточного вопроса, что позволило Османской империи укрепить свое внешнеполитическое положение.
Разгром Наполеоновской Франции (1814-1815) вновь привлек внимание европейских держав к судьбе Османской империи. Александр I (1801-1825) вернулся к планам Екатерины II и начал покровительствовать тайным греческим национальным организациям, однако не смог добиться поддержки других участников Священного союза и в конце 1810-х под давлением Австрии и Великобритании смягчил свою антитурецкую политику. Но в 1821 в Греции вспыхнуло восстание против османского ига (1821-1829), вызвавшее большое сочувствие в европейских странах (филэллинское движение). С 1825 Россия развернула дипломатическую активность в поддержку греков; это побудило Англию и Францию также вмешаться в конфликт.
В 1827 на Лондонской конференции три державы потребовали от Турции предоставить автономию Греции; когда же та отказалась удовлетворить их требования, они отправили к берегам Пелопоннеса объединенную эскадру, которая разгромила турецко-египетский флот под Наварином. В ответ Османская империя объявила войну России (русско-турецкая война 1828-1829). Эта война, в которой туркам оказала помощь только Австрия, завершилась очередной победой русского оружия. По Адрианопольскому миру 1829 Россия приобрела устье Дуная и черноморское побережье Кавказа; Турция признала все Закавказье российским владением, расширила автономию Дунайских княжеств, предоставила Греции независимость, а Сербии – статус вассального автономного княжества, обещанный ей еще по Бухарестскому миру 1812.
В результате русско-турецкой войны 1877-1878 Османская империя потерпела полное поражение и была вынуждена заключить Сан-Стефанский мир, по которому вернула России Южную Бессарабию, признала независимость Румынии, Черногории и Сербии и согласилась на предоставление самоуправления Боснии и Герцеговине и на создание обширной Великой Болгарии в составе Северной Болгарии, Фракии и Македонии. Однако успехи России вызвали противодействие остальных европейских держав во главе с Великобританией и Австро-Венгрией, которые добились пересмотра условий Сан-Стефанского договора на Берлинском конгрессе 1878: он подтвердил передачу России Южной Бессарабии и независимость Румынии, Сербии и Черногории, но Болгария оказалась разделенной на три части – Северная Болгария в статусе вассального княжества, Восточная Румелия на положении турецкой провинции с внутренней автономией и Македония, которая возвращалась в состав Турции; Босния и Герцеговина были переданы под управление Австро-Венгрии.
Несмотря на дипломатическое поражение России, русско-турецкая война 1877-1878 стала решающим этапом в решении Восточного вопроса, в процессе освобождения южнославянских народов и создания ими национальных государств; турецкому владычеству на Балканах был нанесен смертельный удар.
]]>Безусловно, взаимное недоверие между сторонами появилось задолго до событий на Украине и было вызвано политикой стран Запада и Москвы по отношению друг к другу после окончания «холодной войны». В значительной степени негативное восприятие российскими элитами евроатлантических институтов было связано с проводившимися США и НАТО в различных регионах мира (в Боснии в 1994 году, в Косово в 1999 году, в Ираке в 2003 году и в Ливии в 2011 году) «операциями по принуждению к миру». В России данные военные интервенции зачастую рассматривались как нарушение международного права, поскольку они либо не были санкционированы Советом Безопасности ООН, либо в ходе их проведения США и НАТО существенно выходили за рамки принятых ООН резолюций.
С точки зрения Запада, политика «гуманитарного вмешательства» была вполне оправданной и логичной: Россия после распада СССР рассматривалась в качестве проигравшей стороны в «холодной войне», поэтому учитывать мнение Москвы было вовсе не обязательно. В новых условиях США и НАТО считали приоритетом распространение в мире демократических ценностей и борьбу за права человека, что зачастую позволяло им проводить военные операции даже при отсутствии формального разрешения СБ ООН. Однако роль проигравшей стороны для РФ была неприемлема, и Москва стремилась к равноправным отношениям с Западом, исключающим доминирование одного центра силы в международной системе. Неслучайно российская дипломатия, начиная со второй половины 90-х годов XX века, неизменно декларировала построение многополярного мира одним из своих внешнеполитических приоритетов.
Столкнувшись с нежеланием Запада считать Россию равным партнером, Москва предприняла попытку договориться с США и европейскими странами о разделе сфер интересов в Восточной Европе и расширении НАТО на Восток. Такой подход, в свою очередь, вызывал резкое неприятие в странах Запада, так как, согласно господствующей там точке зрения, говорить о сферах влияния в XXI веке было абсолютно не приемлемо.
Не сумев договориться с Западом по поводу расширения НАТО на Восток и ограничить односторонние действия США при проведении так называемых «гуманитарных интервенций», российское руководство постепенно стало принимать новые правила игры.
События 2008 года показали, что Россия, как и США, готова проводить политику «гуманитарного вмешательства» без санкции Совета Безопасности ООН. Более того, впервые после распада СССР российские власти решились на пересмотр границ, признав независимость Абхазии и Южной Осетии.
Представители НАТО заявляли, что РФ использует на востоке Украины тактику «гибридной войны», дестабилизируя тем самым ситуацию в соседнем государстве. Как и в Крыму, Россию обвинили в прямой поддержке сепаратистов, поставке им вооружений, направлении на территорию Украины «вежливых людей» и «зеленых человечков» (так на Западе назвали российских военнослужащих без знаков отличия). В результате было приостановлено членство России в G8, на нее были наложены экономические санкции, сорван намеченный на июнь 2014 года саммит Россия – ЕС в Сочи. Все заверения Москвы, что на Украине воюют исключительно добровольцы из России и военнослужащие из числа «отпускников», всерьез на Западе не воспринимались.
Фактически в настоящий момент как Россия, так и Запад не готовы идти на существенные уступки друг другу. Российское руководство считает, что все возможное для урегулирования кризиса на Украине уже сделано, и теперь инициатива находится на стороне Запада. Однако на Западе ожидают от Москвы более существенных уступок, и только в этом случае готовы пойти на смягчение санкционного режима в отношении России. Учитывая то, что для отмены санкций требуется консенсус в рамках ЕС (а это в нынешних условиях труднодостижимо), можно прогнозировать сохранение статус-кво еще в течение достаточно длительного промежутка времени.
]]>Распад СССР оказал огромное влияние на систему международных отношений. Окончание «холодной войны» положило конец многолетнему противостоянию двух систем. Россия заняла место, принадлежащее СССР, в Совете Безопасности ООН. Процесс адаптации российской внешней политики к новым реальностям в мире оказался длительным и болезненным.
После поражения СССР в «холодной войне» международные позиции России были резко ослаблены. России было трудно претендовать на роль сверхдержавы.
В начале 1990-х гг. российская дипломатия взяла курс на интеграцию России в западное сообщество и мировые экономические структуры.
Ключевое место во внешней политике России занимали отношения с США. В июне 1992 г. в США состоялась первая российско-американская встреча на высшем уровне в постсоветский период. Президенты Дж. Буш-старший и Б. Ельцин объявили о переходе к новой – партнерской – модели двусторонних взаимоотношений. Затем стратегическое партнерство было подтверждено Клинтоном и Ельциным. Концепция стратегического партнерства России и США предполагала лояльность России в отношении западных ценностей в обмен на помощь Запада в осуществлении либеральных реформ.
Продолжилось сотрудничество с США в области разоружения. В начале января 1993 г. президенты РФ и США подписали Договор о дальнейшем сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-2), предусматривающий взаимное сокращение ядерного потенциала двух стран к 2003 г. до уровня 3,5 тысяч ядерных боеголовок. Важным шагом на пути к безъядерному миру стал подписанный в Нью-Йорке в сентябре 1996 г. договор о всеобщем запрещении ядерных испытаний.
В начале 1996 г. министром иностранных дел стал Е. М. Примаков – академик РАН, ученый-востоковед, бывший до этого руководителем Службы внешней разведки. Он заявил, что российская дипломатия должна стоять на «защите национальных государственных интересов», а не на «романтизме нового мышления». Внешняя политика России постепенно меняет характер – она становится более державной.
В результате упорных переговоров 27 мая 1997 г. в Париже был подписан основополагающий Акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между РФ и НАТО. Согласно акту, обе стороны более не рассматривают друг друга как противников. Руководство НАТО официально обещало не размещать на постоянной основе вооруженные силы на территории своих новых членов. Договор Россия – НАТО документально подтвердил окончание «холодной войны» между Востоком и Западом.
Другим важным направлением внешней политики РФ стало расширение связей с Европейским союзом (НС), который в 1990-е гг. выступал как важнейший торгово-экономический партнер России.
В феврале 1996 г. Россия была принята в Совет Европы – организацию, имеющую целью добиваться расширения демократии и защиты прав человека, развития сотрудничества в разных областях человеческой деятельности.
В июне 1997 г. в Денвере (США) Россия была принята в состав «большой семерки» (Англия, Германия, Италия, Канада, США, Франция, Япония), которая превратилась в «большую восьмерку». В сентябре того же года Россия вошла в «Парижский клуб» кредиторов – международную организацию, обслуживающую государственные долги. Став членом этого элитного клуба, Россия получила в руки инструмент воздействия на 25 стран-должников, признающих Парижский клуб.
Политика России на Востоке. По мере охлаждения отношений с США во второй половине 1990-х гг. активизировалась российская восточная политика. Отношения с большинством стран Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) вышли на новые рубежи. С 1991 по 1999 г. состоялось шесть российско-китайских встреч на высшем уровне, которые проходили поочередно в Москве и Пекине. В апреле 1997 г. во время государственного визита председателя КНР в Москву, была, подписана российско-китайская Декларация о «равноправном и доверительном партнерстве, направленном на стратегическое взаимодействие в XXI веке».
Отношения со странами СНГ. С 1992 г., после распада СССР, во внешней политике Российской Федерации появилось новое направление: отношения с так называемым «ближним зарубежьем», с бывшими союзными республиками. В его рамках выделялись отношения со странами Содружества Независимых Государств (Белоруссия, Украина, Молдова, Азербайджан, Армения, Грузия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан) и со странами Прибалтики (Латвия, Литва, Эстония).
В мае 1992 г. в Ташкенте шесть стран СНГ (Россия, Армения, Белоруссия, Казахстан, Узбекистан, Таджикистан) подписали договор о коллективной безопасности. В том же году начался вывод российских войск из стран ближнего зарубежья. Некоторые страны (Таджикистан, Грузия, Молдова), где разгорелись военные конфликты, согласились оставить на своей территории российские военные базы в качестве миротворческих сил.
В 1996 г. Е. Примаков объявил приоритетом внешней политики России ближнее зарубежье – страны СНГ. Вскоре Россия, Белоруссия, Казахстан и Киргизия подписали договор об углублении интеграции в экономической и гуманитарной областях. В мае 1997 г. был взят курс на создание союзного государства с Белоруссией. Однако реального сближения двух республик не произошло из-за несовпадения экономических моделей двух стран и разногласий по вопросу о форме объединения.
Характер и судьбу СНГ во многом определяли российско-украинские отношения. После многолетних переговоров 31 мая 1997 г. Россия и Украина подписали Договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве. Он стал результатом компромисса: Россия признала Украину в границах 1954 г. с полуостровом Крым в составе республики, Черноморский флот был поделен, российский флот базируется в Севастополе на правах аренды.
]]>В 2000 г. Президентом Российской Федерации был избран В. В. Путин, с именем которого связывается действительный переход к внешнеполитическому курсу отстаивания национальных интересов.
Начало президентства Путина ознаменовано принятием новой Концепции внешней политики Российской Федерации, впервые чётко определившей внешнеполитическую стратегию страны и позиции по основным направлениям российской внешней политики.
Концепция 2000-го года официально закрепляла идею великодержавности России в сочетании с трезвой оценкой мировой ситуации, а также возможностей самой России. В число основных целей внешней политика вошли:
В Концепции была подтверждена приверженность модели многополярного мироустройства. Отмечалось, что миропорядок XXI века должен основываться на механизмах коллективного решения проблем, стратегия же односторонних действий может дестабилизировать международную обстановку, усугубить межгосударственные противоречия.
Принятие национально ориентированной Концепции и несомненное стремление нового руководства целенаправленно работать над её реализацией ещё не создавали гарантий от ошибок и спорных решений. Среди них ликвидация российских военных баз на Кубе (Лурдес) и во Вьетнаме (Камрань), а также двух дивизий ракетных войск стратегического назначения на железнодорожной основе. Ликвидированные железнодорожные комплексы до сих пор не имеют аналогов в мире.
В этих решениях прослеживается инерция политики уступок Западу и прежде всего США, жёстко реагировавших на растущую самостоятельность поведения России на мировой арене:
против Югославии, когда авиация блока, преимущественно американская, 11 недель подвергала бомбардировке всю территорию страны.
Для России на рубеже тысячелетий сложилась непростая ситуация в сфере обеспечения национальной безопасности: на западе расширение НАТО приобрело необратимый характер, усиливалась нестабильность на южном направлении (Афганистан, Ирак, Пакистан), на востоке росло военное могущество Китая и Японии. Плюс к этому – огромный дисбаланс с США не в пользу России во всех сферах, включая военную: в 2004 г. военные расходы США составили 455 млрд. долларов, России – 19,4 млрд. долларов.
Однако и в таких условиях Россия сохранила приверженность принципам и целям своей политики.
Наиболее известные эпизоды внешней политики России минувшего десятилетия:
В каждом случае отечественные политики и дипломаты были последовательны в проведении курса, направленного на отстаивание национальных интересов.
Россия медленно, но последовательно восстанавливала свои позиции не только в Евразии, но и за её пределами. Визиты высших российских руководителей во главе представительных делегаций в страны Латинской Америки и Африки, сопровождавшиеся подписанием многочисленных соглашений об экономическом, военном и других видов сотрудничества, продемонстрировали всему миру, что Россия снова возвращается в узкий круг держав с глобальными интересами.
Концентрированное изложение идеологии внешней политики современной России было представлено гражданам РФ и мировому сообществу в июле 2008 года на страницах Концепции внешней политики Российской Федерации, утверждённой Президентом России Д. М. Медведевым. Документ дополняет и развивает положения предыдущей Концепции с учётом изменений в мире после 2000 года.
В Концепции осуждается применение в международной политике двойных стандартов; отмечается возрастание влияния религиозного фактора в международных отношениях, что требует обращения к таким категориям как справедливость и нравственность; обращается внимание на недопустимость избирательного подхода к истории и превращение исторической темы в инструмент практической политики.
Положения Концепции опираются как на анализ современных международных процессов и тенденций, так и на уроки прошлого, в т. ч. выводы из ошибок СССР. В частности, подчёркивается, что Россия не даст вовлечь себя в новую гонку вооружений, разрушительную для экономики и пагубную для внутреннего развития страны.
После окончания "холодной войны" постсоветское пространство приобрело для США и НАТО приоритетное значение. При этом американские и натовские стратеги исходили из того, что серьёзное влияние на их политику в этом регионе будет оказывать российский фактор, как по линии развития отношений Россия - Запад, так и в плане взаимодействия Москвы с бывшими советскими республиками1.
Поначалу, как отмечают российские политологи, формулируя свою политику на постсоветском пространстве, и, в частности, по отношению к России, Вашингтон исходил из намерений "применить к Москве ту же самую стратегию, которую, как ему казалось, он успешно осуществлял в отношении "поверженных соперников" после Второй мировой войны". Суть этой стратегии состояла в том, чтобы в максимально возможной степени "ассимилировать" бывших противников и включить их в западные структуры (политические, экономические, безопасности), не допустив, таким образом, их отчуждения от мира западных демократий.
Руководствуясь подобными соображениями, лидеры США и НАТО не только сохранили Североатлантический союз, но и инициировали создание под его эгидой новых организаций и программ (например, Совет североатлантического сотрудничества, созданный в декабре 1991 г., или программа "Партнёрство ради мира" - в 1994 г.), направленных на развитие партнёрских связей бывших стран социалистического блока с Западом.
Американские и натовские эксперты осознавали неоднородность постсоветского пространства и исходили из того, что на перспективу развития отношений между странами бывшего СССР и НАТО ещё долго будут влиять некоторые объективные и субъективные факторы.
Во-первых, во вновь образованных странах постсоветского пространства не вполне понимают принципы функционирования НАТО. В связи с этим очень часто постсоветские государства (в первую очередь, Центральноазиатского региона) ждут от НАТО материально-технической или финансовой помощи в оборонной сфере или в сфере "мягкой" безопасности (например, в области укрепления национальных границ, борьбы с контрабандой наркотиков, нелегальной миграцией и организованной преступностью), не предоставляя ничего существенного взамен, не изъявляя готовности действовать в соответствии с принципами НАТО или применять на практике её стандарты.
Во-вторых, в постсоветских странах обычно переоценивают роль США в НАТО, в частности их возможности по продвижению конкретных решений.
В-третьих, общая проблема для этих государств состоит, по мнению натовских экспертов, в том, что они не в полной мере соблюдают или вообще игнорируют принципы и процедуры, принятые в Североатлантическом союзе, и даже не разделяют демократических ценностей стран блока.
В-четвёртых, замороженные локальные конфликты, например, в Приднестровье и Нагорном Карабахе, не просто сильно влияют на нынешнюю ситуацию в области безопасности, но и серьёзно подрывают перспективы развития "горизонтального" партнёрства между странами СНГ и НАТО, поскольку большинство натовских государств не желает втягиваться в решение сложнейших проблем, связанных с урегулированием данных конфликтов.
В-пятых, во многих странах постсоветского пространства система государственного управления всё ещё строится на старой основе, в их властных структурах превалируют советское мышление и стиль руководства.
Кроме того, на развитие отношений по линии НАТО - постсоветские государства влияет отсутствие консенсуса внутри самого альянса по ряду важных вопросов и направлений сотрудничества. Дело в том, что подходы отдельных стран-членов к трансформации натовской военной машины, реформированию его политических и гражданских структур, взаимодействию с другими организациями по безопасности и обороне довольно существенно различаются. Особенно наглядно это проявляется в вопросах, касающихся внешней деятельности блока (как военной, так и политической). В качестве примера можно привести особую позицию ряда натовских стран (прежде всего, Германии и Франции) по отношению к войне, которую США ведут в Ираке. Естественно, что подобные разногласия отрицательно сказываются на сотрудничестве НАТО со странами СНГ.
Хотя развитие отношений с восточными партнёрами в Североатлантическом союзе объявляют одним из основных приоритетов, многие входящие в альянс государства, по оценкам экспертов, считают намного более важными задачами реформирование военной и гражданской структур блока и расширение связей с ЕС.
Однако огромное влияние на политику альянса на постсоветском пространстве в настоящее время оказывает Россия. Многие натовские страны опасаются, что излишне наступательная и активная политика блока по отношению к бывшим советским республикам может вызвать негативную реакцию Москвы. Между тем для большинства стран - членов блока конфронтация с Россией не приемлема, и сохранение стабильных отношений с ней - задача для них более приоритетная, чем развитие партнёрства с другими государствами Содружества.
]]>XV—XVI вв. были временем формирования и упрочения Русского централизованного государства. Вместе с тем это была эпоха накопления сил, создания предпосылок для нового взлета России — перехода русской государственности в качество империи. Этими предпосылками были и соответствующие экономические процессы, и перемены в государственном строе, и небывалое по масштабам расширение территории.
Указанные предпосылки для подъема русской государственности в новое качество формировались и в сфере русской политической и правовой идеологии. Именно в этом заключался общий смысл эволюции русской политико-правовой мысли в XV—XVI вв.
Русский государь — это, в представлении Иосифа Волоцкого, прежде всего хранитель православно-нравственных устоев общества, защитник его от всякого вреда душевного и телесного, от разлагающего воздействия злочестивых еретиков.
Незаурядный ум, образованность и писательский талант позволили Ивану IV выстроить собственную теорию своей царской власти.
Эту теорию можно назвать теорией "православного христианского самодержавия". Именно так Иван Грозный определил существо своей царской власти.
В русском общественном сознании утверждалась идея величия Русского государства, особой ответственности русских царей перед богом. Однако будущее России представлялось отнюдь не свободным от различных опасностей. Тревога за судьбу Русского государства, предчувствие в близком будущем глобальных потрясений его устоев звучали где глухо, а где предельно громко, в сочинениях почти каждого истинно русского мыслителя.
Крушение русской государственности во время "Смуты" превратило жизнь русских людей в сплошное бедствие. В результате в русском общественном сознании появляется понимание православного Русского государства как величайшей святыни, как жизненно необходимого условия существования русского общества. Избрание в феврале 1613г. нового царя воспринимается русскими как восстановление Русского государства.
Представляя крушение Русского государства в начале XVII в. как следствие предательства русскими правителями и их приближенными своего отечества, русские мыслители трактовали порожденные этим крушением бедствия в качестве наказания, насланного Богом на всех русских за их грехи.
Глубинный смысл церковного раскола в России в середине XVII в. заключался в столкновении двух различных воззрений на историческое будущее Русского государства, его предназначение, сущность царской власти в России. Главные идеологи обоих течений — и Никон и Аввакум — выступали за независимость церкви от государственной власти, однако пути достижения этой независимости представляли по-разному.
Таким образом, в сущности своей русский церковный раскол середины XVII в. был расколом в политической идеологии русской православной церкви, конфликтом политических воззрений никониан и старообрядцев, хотя внешне представал в качестве раскола религиозного, обрядового.
]]>"Нестяжательство" — это идеологическое течение, оформившееся в рамках русской православной церкви во второй половине XV — начале XVI в. В качестве главных проводников данного течения выступили монахи Заволжья, поэтому в литературе оно часто именуется учением или движением "заволжских старцев". Названия "нестяжатели" они удостоились за то, что проповедовали бескорыстие (нестяжание) и, в частности, призывали монастыри отказаться от владения каким-либо имуществом, в том числе земельными угодьями, селами, и превратиться в школы чисто духовной жизни.
Напротив, приверженцы сохранения существующих форм церковной организации и ее экономического статуса стали называться стяжателями, что соответствовало сущностному выражению их позиции.
Однако призывом к освобождению монастырской жизни от мирской суеты учение заволжских старцев далеко не исчерпывалось. Проповедь нестяжания, хотя и была одной из главных в данном учении, не выражала его глубинного смысла. Идея бескорыстной жизни, т.е. жизни, освобожденной от стремления к материальному богатству, вырастала у заволжских старцев из другой идеи, которая как раз и являлась корневой в их мировоззрении. Суть ее заключалась в понимании того, что главное в человеческой жизни совершается не во внешнем по отношению к человеку мире, а внутри самого человека.
Политическая сторона данного учения проявлялась не только в выступлении его представителей против монастырского землевладения. Определяя свое отношение к внешнему миру, нестяжатели неизбежно должны были выразить собственное отношение и к государству, и к царской власти, и к закону. Они не могли уйти и от решения проблемы соотношения государственной власти и власти церковной — одной из важнейших политических проблем русского общества как в эпоху Киевской Руси, так и в эпоху Московии.
Церковные и светские власти Московии видели в "нестяжательсве" опасную для себя духовную силу, сокрушить которую можно было только жестокими репрессиями. Причем эта опасность особенно увеличивалась вследствие того, что нестяжатели не только не выходили за рамки православной христианской идеологии, но и, напротив, именно себя считали истинными ее выразителями.
Стяжательская (или иосифлянская) позиция представлена основателем этого направления мысли Иосифом Волоцким (1439-1515)-одним из значительных деятелей своей эпохи, творчество которого оказало большое влияние не только на формирование учений о государстве и праве, но и непосредственно на процесс строительства русской государственности.
На протяжении своего жизненного и творческого пути Иосиф Волоцкий менял политическую ориентацию, что не могло не сказаться и на содержании его учения. Вначале, приблизительно в конце XV-первых годах XVI в., он разделял позицию противников великого князя, причиной тому были секуляризационные планы великого князя Ивана III. Волоцкий игумен был защитником экономически могущественной монастырской организации. Теоретическим оправданием монастырского стяжания служило требование использовать его на "благие дела" (строить церкви и монастыри, кормить монахов, подавать бедным и т. д.).
Впоследствии победа "стяжателей" на Церковном Соборе 1503 г. хотя и усилила экономические и политические притязания иосифлянской партии, но определила и формы совместной деятельности церкви и государства.
]]>К идее преимущества абсолютной власти мыслители и государственные деятели пришли в результате анализа тиранического правления Ивана IV и ослабления государства в период “смутного времени”. Идея единения России, активизации общества, сплочения народа, избрания различных органов власти - основное содержание взглядов мыслителей того времени.
Во второй половине ХVII в. в развитии государственности стали преобладать абсолютистское тенденции. С обоснованием правомерности абсолютной монархии выступил. Симеон Полоцкий, главной проблемой творчества которого было разрешение вопросов, связанных с верховной властью, ее авторитетом, формой организации. Он один из первых в истории отечественной политической мысли дал теоретическое обоснование необходимости установления просвещенной абсолютной монархии. Он активно возвышал авторитет царской персоны, сравнивая царя с солнцем. Формулу “царь-солнце” в русскую политическую литературу он ввел впервые.
В понимании Симеона, царь и государство отождествляются. Большое внимание уделяет Симеон описанию образа царя. Прежде всего он должен быть образованным человеком и просвещать свой народ.
Симеон полагает, что просвещенная монархия должна быть государством, деятельность которого основывается на законах. Исключений из этого правила нет ни для кого: ни для самого царя, ни для его сына, ибо все люди в государстве обязаны бояться закона, подчинение которому укрепляет государство. Он настаивает на различии между царем и тираном.
Непосредственное свое продолжение и развитие его идеи получали у современника Симеона Юрия Крижанича (1618 – 1683 гг.). Следуя Аристотелю, Крижанич делит все существующие формы правления на неправильные, наилучшей формой которых является совершенное самовладство, т.к. она наилучшим образом обеспечивает наличие справедливости, согласия в народе и сохранения покоя в стране. На троне Крижанич предпочитает видеть короля-философа.
]]>Обсуждение перспектив развития России породило к концу 30-х гг. два идейных направления в среде столичной интеллигенции — западников и славянофилов.
Западники, вслед за Чаадаевым, видели в странах Западной Европы осуществление идей закона, порядка, долга, справедливости.
В лекциях по всеобщей истории, которые профессор Тимофей Николаевич Грановский почти открыто сопоставлял историю сословно-крепостнического строя и его разрушения в странах Западной Европы с состоянием и перспективами существования крепостничества в России.
Грановский считал общей целью исторического развития создание нравственной и образованной личности, а также общества, соответствующего потребностям такой личности.
Кавелин доказывал, что в истории русского права личность всегда поглощалась семьей, общиной, а позже государством и церковью. Поэтому если история Запада была историей развития свобод и прав личности, то русская история была историей развития самодержавия и власти. Кавелин осуждал крепостное право; в период подготовки крестьянской реформы он высказывался против политических преобразований, опасаясь, что конституцию, если она будет введена в России, дворянство использует для сохранения своих привилегий и борьбы против реформ.
Очень осторожно западники касались проблем самодержавия, православия, народности. По их мнению, развитие государственного строя России рано или поздно само собой встанет на конституционный путь. Основной и первостепенной задачей западники считали крестьянскую реформу.
Главной особенностью России, отличающей ее от Запада, славянофилы называли "общинное начало", "соборность", единодушие и согласие. В славянском мире личность органически включена в общность. Самосознание и внутренняя свобода славян опираются на "просветление общинного начала общинным церковным (началом)". Это просветление и гарантии внутренней свободы даются православием, сохранившим подлинное христианство, не оскверненное античным рационализмом.
Общие верования и обычаи славян делают лишними насильственные законы. Государство и внешняя свобода, по учению славянофилов, — ложь и неизбежное зло; славяне для того и призвали варягов, чтобы избежать государственных забот и сохранить свободу внутреннюю.
Резко осуждая "петербургскую бюрократию", славянофилы одобряли самодержавие: самодержавие лучше всех других форм именно по той причине, что любое стремление народа к государственной власти отвлекает его от внутреннего, нравственного пути.
Славянофилам были присущи идеи панславизма и мессианской роли России. Ряд идей славянофильства совпадал с лозунгами официальной народности.
]]>