Социально-философские аспекты миграции

Введение

В наиболее узком понимании миграция – это совокупность безвозвратных межпоселенных передвижений населения, связанных с переменой места жительства, те переселение. Это процесс, меняющий «рисунок» расселения в отдельных странах, на континентах, во всем мире.

Миграция населения оказывает большое влияние на демографическую ситуацию как в районе выхода, так и в районе вселения. Она приводит к сдвигам в возрастной структуре населения, в уровне рождаемости и смертности. Кроме того, повышение интенсивности миграции может влиять на рождаемость в сторону ее уменьшения. Тесно взаимосвязан этот процесс и с семейно-брачными отношениями. Важно также указать, что мигранты, с одной стороны, привносят свое демографическое сознание и поведение в места вселения, а с другой – воспринимают в определенной мере демографические установки населения районов вселения. В целом же миграция является тем фактором, благодаря которому может сложиться более равноценная демографическая ситуация в различных регионах.

Война приводит к колоссальным перемещениям населения, связанным с движением миллионов мирных жителей из районов военных действий, реэвакуацией и т. д. Многие из этих миграций были переменными. Миллионы людей перемещаются, структура населения некоторых стран радикально меняется. Такая миграция – это миграция по внеэкономическим причинам.

Экономическая миграция зависит от спроса на рабочую силу и протекает в определенных пределах постоянно. Экономические факторы иногда усиливают миграцию, вызванную политическими причинами. Конечно, термин «экономическая миграция» должен быть принят как относящийся не только к мигрирующим работникам, но и к членам их семей.

Освещение современной международной миграции облегчается тем, что этой проблемой занялись в последние годы в ООН, Секретариатом которой еще во Всемирной конференции по народонаселению в Бухаресте (1974) подготовлен специальный документ – «Тенденции международной миграции в 1950-1970 годах». Имеются также и другие статистические и литературные источники, в особенности о международной миграции рабочей силы в Европе.

Крайне сложная задача – прогнозирование миграций, особенно в условиях постоянно изменяющейся социально-экономической ситуации. Самая непосредственная зависимость миграции от экономических, политических, социальных факторов предполагает, что в основу прогноза миграции следует положить сценарий возможного развития в будущем указанных факторов. Однако сегодня не существует определенного сценария социально-экономического развития многих стран, на основе которого можно разрабатывать более или менее надежные перспективные оценки миграции.

Поэтому так важно рассмотреть социально-философские аспекты миграции и провести анализ миграционной политики России на современном этапе.

Миграция: понятие и сущность. "Человек мигрирующий"

В общепринятом понимании миграция населения (от лат. migratio – переселение) – социально-экономический процесс, представляющий собой совокупность перемещений, совершаемых людьми между странами, регионами, поселениями и т. д.

Миграция населения этимологически означает смену места жительства, перемещение, но допускает и более широкое толкование.

В современной социально-философской литературе феномен миграционности, как отмечалось, рассматривается на основе онтологических картин мира («пути и местности»), когда в качестве атрибутивности человеческого существования выступает homo migratio («человек мигрирующий»). Речь идет о его нахождении (месторасположении) в границах статических и динамических обществ, исторически подвижного и оседлого опыта, масштабирования перемещений, географии расселения человечества, в том числе в государствах и пределах городской цивилизации.

Многие авторы в своих работах ссылаются на статью И. Т. Касавина «Человек мигрирующий»: Онтология пути и местности"[8], положившей, по всей видимости, начало исследования феномена миграции в современной российской науке. В ней, рассматриваются основные тенденции текучести миграционного опыта, факторы жизнеспособности населения, взаимосоединимость экологических пространств и структурности пути, «транзитные онтологии» путешествий, исторические магистрали миграции, универсальный и локальный опыты расселения.

Это создает незаместимую основу для понимания современных миграционных процессов, особенностей образа жизни мигрантов в единстве социально-экономических, культурно-исторических и личностных факторов. Пространственные перемещения в фазисах познавательных установок обнаруживает такие сопряженные фрагменты, как миграционный опыт, миграционное существование, миграционное поведение (переходы), миграционные судьбы [13 с.25].

Речь идет о протяженных, рекомбинирующихся, сменяющих друг друга видах деятельности, в т. ч. о «своевременности» постановки общественно-политических проблем, «связывании» пространственно-предметных структур обновления жизни. В философском смысле можно говорить о сопряжении социально-метафизического и социально-онтологического планов: в первом случае миграционный процесс открывается со стороны измерения социально-человеческих сил, инструментальности взаимных контактов; во втором – выявляются сущностные характеристики мира мигранта, единство уникальных и действенных моделей перемещений.

В феноменологическом смысле «человек мигрирующий» осуществляет «предприятие», но не как приложение продуктивных усилий и трудовых навыков, а как «задуманные» действия и шаги в неопределенности результатов самого процесса. По мнению И. Т. Касавина, исторически следует принять образ призрачности, нереальности, текучести миграционного опыта. Только первоначальность регионализации местности снимает абстракции подобных перемещений (путешествий, поисков пути, дорог и т. д.). Последующая пульсирующая структурность мира порождает усиление миграционного процесса в переходе к гетерогенной автономии, что порождает далеко идущие следствия. Так, начинается поиск человеком новых территорий и «самого себя» уже в обладании набором интеллектуальных и физических качеств выживания[8 с. 76].

В результате, подчеркивает И.Т. Касавин, получает развитие «транзитная онтология», и в принципиальном смысле универсальный опыт миграции исключает привязанность к конкретике территорий. Подобное практикующее существование связывает между собой территориальные магистрали и миры общечеловеческой культуры (в перемещениях «Великого Бездомного» через социокультурные проселки по новым магистралям). При этом жизнь на определенной местности представляет не постоянную смену деятельности, а культивирование ее отдельных типов и создание условий их воспроизводства. Сообразно этому устанавливается политико-властная обстановка, появляется законодательство, мораль, общественная психология и идеология[13 с.26].

В житейском плане появляется Дом, который сообщает жизни порядок (симметрию), и не случайно мышление местных жителей ориентировано на примирение противоположностей, приобщение к социально-значимым духовным и практическим стереотипам. Исторически увеличение трудовых ресурсов на основе миграции означало возрастание продуктивной силы, но это должно сочетаться с внутренней интеграцией жизни общества, когда позиции переселенцев взаимно сочетаются с жизненными установками других членов общества.

В социально-исторических системах создавалась «армия мигрантов» для использования на вспомогательных работах при возведении сооружений, которая являлась частью «социальной машины». Ее применение было продиктовано экономическими причинами. Например, великие стройки прошлого (как и современности) создавали атмосферу постоянного напряжения в обществе, были призваны поддерживать строгие порядки, что являлось формой воспроизводства государства, подкрепления его власти и влияния[13 с.37].

Исторический опыт Америки, хотя и замыкается в строгом смысле на иммиграцию как «вселение» различных этнических групп в конкретно-социальную, поселенческую среду на постоянное жительство, заключает много поучительного. Прежде всего, это феномен «революции в видах и стилях работы» как конкретных способов действий и навыков. При вступлении на американский рынок труда определенная группа могла обнаружить, что подвергается дискриминации. В попытках перейти на новые, более высокие уровни представители такой группы могли вновь встретиться с дискриминацией. Но достигнув общепринятого уровня работы, они сами становятся «дискриминаторами» по отношению к вновь прибывающим, причем дискриминаторами амбивалентными – наряду с прошлым опытом проповедующими социальную доктрину «равных возможностей» и в значительной степени практикующими ее[12 с.97].

Форма внутримиграционного неравенства предстает крайне эффективной для социально-политической интеграции групп мигрантов в общественную систему. На этапах индустриальной урбанизации, когда смертность более или менее нейтрализует прирост населения крупных городов за счет рождаемости (причем других городов, из которых первые могли бы черпать свои людские ресурсы, слишком мало), их население увеличивается за счет миграции из сельской местности. В значительной степени миграционные потоки состоят из сельских жителей, направляющихся в город к своим родственникам, поселившимся там раньше. Преобладание миграции такого типа способствует возникновению в городе «племенных региональных» и «национальных» анклавов. Как следствие, имеет место макромиграционный феномен: в середине XX в. Чикаго гордился тем, что был одним из самых крупных «польских» и «немецких» городов. Хотя эти процессы имеют универсальный характер, существует историко-антропологическая сторона, объясняющая ряд его трудностей. Известная антитеза «онтологии города» и «онтологии всадника (переселенца)» обнаруживает резкий конфликт с городской цивилизацией: «новоявленные» группы людей (пришельцы) не уживались, а уничтожали город как культурное образование неумением жить в нем, приспосабливаться к его формам и нормам. Жизнь на конкретной территории культивирует знания и умения применительно к сегментам местности, вовлеченным в социально-практическую деятельность, что противоположно «энциклопедизму вечных странников и путешественников». В разрезе политической антропологии можно сделать предположение о том, что «человек мигрирующий» ищет не дом, а пристанище[12 с.98].

Развитие миграционных процессов означает, что многие этносы «оживают». Но видовая миграция связана с развитием экономико-трудовых потенциалов, т.е. не со стремлением к самореализации, а с поисками элементарной работы, когда преобладают «нищие граждане» с достаточно низкими экономическими и духовными запросами.

Как отмечает О.Ф. Шабров, это не переселенцы, которых раньше называли «солью нации» как подвижных, предприимчивых людей, способных поднять экономику: приезжают те, кто у себя на родине не смог найти повседневного применения. Соответственно, они не несут заряда культуры, даже собственной, который позволил бы оценить и построить правильное, уважительное отношение к ценностной системе людей, которые на данной территории проживают[12 с.98].

Т. Шибутани следующим образом характеризует социальную психологию человека-мигранта (в т.ч. в статусе маргинальной личности как «феномена окраины жизни»): серьезные сомнения в своей личной ценности, неопределенность связей с новым окружением, постоянный страх быть отвергнутым, как следствие, – болезненная застенчивость в присутствии других, излишнее беспокойство о будущем и боязнь любой неожиданной ситуации, неспособность утвердиться во мнении, что внешний мир справедливо к нему относится. Это диктует необходимость избегать неоправданно причиненных огорчений, исключать вызванные оскорбительными действиями чувства, причинения ущерба в намеренных случаях принижения достоинства[12 с.98].

Миграционный опыт позволяет видеть и понимать поколенческие различия народов, особенности социальных группировок качественные отличия эпох, творческие усилия. Расширяющиеся познавательные, со стороны «пестрых личностей» в обыденном смысле впечатления, неотрывное внимание к калейдоскопичности примет жизненного мира требуют особой заботы и работы зрения, соответственно, порождают переходы к постижению социального времени. Его направленностью являются контрасты образа жизни, общественных статусов, понимание собственного прошлого (родины) и положения на новых путях и дорогах, которые устремляют взгляд в перспективную реальность. В узкотематическом миграционном процессе заявляют себя образы фрагментарной историчности, «времен года», человеческих возрастов, проявления разновременности в традициях и пережитках, ростках и начатках будущего[13 с.10].

Понятие «истинной миграции» соотносится с настоящим временем, его новыми явлениями, территориями, ландшафтами. Основанием этого служит фактор культуры как всеобъемлющей системы, связывающий многоразличный мир ценностей и традиций, духовный модус человеческого существования. В этом отношении, подчеркивает М. Блюменкранц, человек не сводим к своей актуальной данности, пребывает в непрерывном становлении, реализует многообразные потенции и, благодаря этому, «всегда в пути, со всеми падениями и подъемами, ему сопутствующими». При выпадениях из различных пределов, эгоцентризме, индивидуалистических притязаниях, «человек мигрирующий» – продукт новых коммуникаций, хотя путешествия теряют «тепло добросовестных человеческих контактов», общение утрачивает «необходимую атмосферу интимности, что напоминает, скорее, «тюремное свидание под неизменным наблюдением … посредника – телефонного или электронного аппарата». В результате исчезает «точка центрирования», в которой стягивается смысл социально-человеческого существования и существования целостного мира, человеческая личность постепенно погружена в «приватный Космос». Она – «вечный Робинзон коммуникационных линий», как следствие, вырабатывается «накатанная техника скольжения по жизни»[13 с.11].

Показательно приложение к миграционному процессу ряда философских смыслов. В антропологической предметности у мигранта нет «окружающей среды», но ее открытость неизбежно сочетается с динамической стороной социальной жизни. Взаимодействие «Я», далее «Мы» с фактором «Они» включает различные классы объект-субъектных отношений – от статусно-регламентационных и обыденно житейских до структурности межличностного взаимодействия. Социальная событийность – реальный мир, пути и узлы контактов-соприкосновений обнаруживают непосредственные обращения в ответности и безответности. Разные жизни – это и различные способы взаимодействия с ней, принципы обустройства, методы диалогизации, инструменты пребывания в социокультурных ландшафтах.

Особый смысл характеру и типичности миграции, структуре и конфигурации целостных представлений стран-государств придают конкретные значительные личности и общественные события вследствие новых принципиальных оценок. Не случайно самый распространенный вид миграции – экономической – приводит к космополитизации образов территорий.

Например, сегодня не говорят о москвичах как особой нации, но о скорейшем превращении столичного мегаполиса в сплетение различных национальностей. В результате можно сделать вывод о том, что в разработке управленческого воздействия на миграционное существование необходимо учитывать сочетание свободы как гармонической ориентации и подлинной миграции в условиях современных коммуникационных систем. Существо стратегии миграционного развития предполагает системный характер процессов воспроизводства населения. Это значит, что анализ современных миграционных факторов в их влиянии на тенденции социальных процессов заключается не в исключении негативных явлений демографической ситуации, но прежде всего в организации воспроизводства населения в качестве органической целостности. Гипотетическое предположение заключается в существовании определенного порядка связей, позволяющих достигать необходимых параметров демографической политики[13 с.14].

Миграционная политика России: история цели и перспективы

Понятие «миграционная политика» раньше возникло и закрепилось в общественных науках стран Запада, а не России. Впрочем, в нашей стране применялись иные термины для извечного жизненного процесса: «переселенческое дело», «рациональное размещение производительных сил». Международно принятая терминология закрепилась в отечественной науке, публицистике, а затем – и в законодательстве к концу периода «перестройки», когда СССР столкнулся с массовыми потоками вынужденных и экономических переселенцев. Однако и спустя 17 лет понятийный аппарат в сфере миграционной политики остаётся дискуссионным. Есть даже крайняя точка зрения, по которой термин «миграционная политика» сам по себе является признаком нетерпимости и расизма.

Существуют два понимания миграционной политики, сформулированных И. А. Романовым. В широком смысле миграционная политика должна воздействовать на все факторы переселенческих процессов. В узком смысле – только на механизмы миграционного движения. Но «узкая» трактовка на деле невозможна, т. е. тем же органам власти и управления приходится улучшать параметры качества жизни, дабы повлиять на потоки переселенцев. Следовательно, миграционная политика – элемент социальной политики как более широкой системы. И. А. Романов полагает, что в условиях резкой неравномерности расселения, оттока жителей из стратегически важных регионов именно миграционная политика становится важной мерой эффективности всей социальной политики. Традиционные направления МП – иммиграционный контроль и интеграция переселенцев сочетаются с новыми направлениями – внешней помощью, прямыми иностранными инвестициями, внешней и внешнеторговой политикой по сдерживанию чрезмерной иммиграции. Это позволяет странам Запада воздействовать на миграционные процессы с упреждением, а не постфактум. Миграционная политика постиндустриальных обществ выходит и с государственного на наднациональный уровень. Таким образом, миграционная политика – это система принципов, целей и действий, с помощью которых государство и иные политические факторы регулируют потоки переселенцев. Государственная миграционная политика должна быть направлена на достижение целей, соответствующих интересам развития общества как системы[2 с.62].

К 2009 году сложились две точки зрения на миграционную политику. Сторонники первой (А. Г. Вишневский, Ж. А. Зайончковская, В. И. Мукомель) доказывают неизбежность массовой миграции в силу демографической нагрузки на экономику. По их прогнозам, к 2025 г. Россия испытает сокращение жителей в трудоспособном возрасте на 16,2 млн. чел. даже с учётом иммиграции. Сторонники второй точки зрения (Д. Валентей, Н. Слепцов, А. Дмитриев) делают акцент на негативных политических и социокультурных последствиях миграции, предполагая, что РФ должна сохранять сложившийся этноконфессиональный состав населения[2 с.63].

Свобода передвижения и выбора места жительства считается одним из неотъемлемых прав человека. Статья 13 Всеобщей декларации прав человека гласит: «Каждый человек имеет право свободно передвигаться и выбирать себе местожительство в пределах каждого государства… Каждый человек имеет право покидать любую страну, включая свою собственную, и возвращаться в свою собственную». Согласно Международному пакту о гражданских и политических правах 1966 г., любой человек может покинуть свою страну, т. е. имеет право на эмиграцию.

Но вместе с тем это право ограничивается императивами безопасности, общественного порядка, здоровья и нравственности, правами и свободами иных лиц. Международная миграция – это неотъемлемая часть глобализации. Если правительства охотно признают мобильность капитала, товаров и идей, но попытаются не допустить свободной миграции населения, такие попытки в принципе не увенчаются успехом. Запреты не остановят миграцию, но будут способствовать расцвету её нелегальных форм, – такова либеральная аргументация регулирования миграции.

Вместе с тем либеральный подход должен признавать равные права постоянного населения и мигрантов. Это вступает в противоречие с ограниченностью социального капитала и процессами глобализации, взламывающими автономию сообществ. Национальное государство, вынужденное сочетать права граждан и справами человека, неспособно эффективно ограждать своих граждан от посягательств иммигрантов на ограниченные ресурсы.

Интересно рассмотреть формирование нормативно-правовой основы миграционной политики в Российской Федерации. Становление законодательства в сфере миграционной политики шло в РФ крайне неравномерно как по темпам, так и по охвату всех аспектов предмета регулирования. В начале 1990-х гг. законотворчество и правоприменение развивались во всё более расходящихся направлениях. Рамочные законы должны были продемонстрировать лояльность постсоветских институтов власти международным стандартам. В 1992 г. Россия присоединилась к международной Конвенции о статусе беженцев (1951 г.) и Протоколу о статусе беженцев (1967 г.). На основе либеральной доктрины, плохо сочетающейся с ресурсной базой принимающих сообществ, принимается постановление Правительства РФ «О мерах по оказанию помощи беженцам и вынужденным переселенцам» от 3 марта 1992 г. В нём разрешена регистрация беженцев и вынужденных переселенцев «на жилой площади родных и знакомых, при их согласии, независимо от её размеров», а также приём на учёт «нуждающихся в улучшении жилищных условий без учёта времени проживания на данной территории»[2 с.65].

18 мая 1992 г. правительство России приняло программу «Миграция», впервые сформулировав принципы миграционной политики:

– свобода выбора беженцами и вынужденными переселенцами места жительства и видов работы;

– запрет высылки данных лиц в страны, откуда они прибыли в Россию;

– недопустимость дискриминации по признакам расы, вероисповедания, гражданства, этничности, социальной группы, политических взглядов и т. п.;

– гарантии прав и свобод, равенство прав с гражданами принимающего государства;

– безусловное соблюдение беженцами законов принимающей страны;

– недопустимость создания привилегий беженцам сравнительно с местными жителями;

– непосредственное личное участие беженцев в обустройстве своей жизни;

– межгосударственная координация помощи данным лицам;

– государственная поддержка занятости и предоставления жилья данным лицам[2 с.66].

Анализ действующего российского законодательства по вопросам миграции подтверждает, что наиболее ранним и во многом «рамочным» актом стал Закон РФ от 25 июня 1993 г. № 5242-1 «О праве граждан Российской Федерации на свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации». Наиболее системный характер имела Федеральная миграционная программа, утверждённая указом президента РФ от 9 августа 1994 г. На её основе затем принималась аналогичная программа на 1998 – 2000 гг.

Федеральная миграционная программа определяла основные понятия и термины миграционной политики: миграцию, её типы и причины. Установлены субъекты вынужденной, внутренней и незаконной миграции. Выяснен статус лица, в отношении которого применяются ограничения на право въезда и пребывания в РФ.

Федеральная миграционная программа определяет основную цель миграционной политики – регулирование миграционных потоков; преодоление негативных последствий стихийных процессов миграции; создание условий для беспрепятственной реализации прав мигрантов; обеспечение гуманного отношения к лицам, ищущим убежища в РФ.

Основные задачи миграционной политики (МП):

– защита прав и интересов мигрантов;

– развитие системы иммиграционного контроля;

– соблюдение государственных интересов при разработке и реализации МП;

– регулирование миграционных потоков с учётом социально-экономического развития и экологической обстановки в регионах, национальной совместимости, специфики психологии мигрантов и климатических особенностей мест расселения;

– создание условий для приёма и размещения мигрантов, стимулирующих их активное участие в адаптации к существующему социально-экономическому положению.

Миграционная политика основывается на следующих принципах:

– стимулирование рационального территориального распределения потоков вынужденных переселенцев;

– недопустимость дискриминации мигрантов;

– личное участие вынужденных переселенцев в обустройстве на новом месте жительства при государственной поддержке;

– квотирование ежегодного приёма беженцев и предоставления временного убежища;

– запрет высылки или принудительного возвращения беженцев в страны, откуда они прибыли, кроме случаев, предусмотренных законодательными актами или международными договорами РФ[2 с.68].

Данная программа ставит задачу определить формы взаимодействия федеральных органов исполнительной власти и органов субъектов РФ, круг их обязанностей и степень ответственности за решение проблем миграции. Позже, уже на основе Конституции РФ 1993 г., принят Федеральный закон от 15 августа 1996 г. «О порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию».

Последующие десять лет правовое регулирование внешней миграции проводилось в основном на основе двусторонних договоров. Кроме этого, Российская Федерация ратифицировала многосторонние международные соглашения по вопросам миграции[ с. ].

В 2000-х гг. проблема реформирования миграционной политики России стала одной из приоритетных тем научных и политических дискуссий, она занимает важное место в средствах массовой информации.

Вопросы управления миграцией вышли на первый план в региональных международных структурах, таких, как СНГ и ЕврАзЭС. В российском руководстве стало все более отчетливо проявляться понимание необходимости выработки такой миграционной политики, которая отвечала бы потребностям реально складывающейся экономической и демографической ситуации в стране и была бы способна эффективно регулировать все усложняющиеся потоки международной миграции. Нельзя не сказать также о том, что тема миграции, обостренная разрастающимися в обществе настроениями ксенофобии, этнической неприязни, сегрегации, стала орудием политической борьбы. Дискуссии среди ученых о том, насколько привлечение мигрантов может решить проблемы дефицита на рынке труда в России и каковы могут быть последствия массового притока мигрантов для российского общества, создали почву для спекуляций политиков, наращивающих свой авторитет на популистских лозунгах, например, «Россия для русских». На этом фоне принятие в 2006 г. новых законов, регулирующих миграцию в Россию граждан стран СНГ, оказалось принципиально важным шагом, обозначающим новое отношение российских властей как к миграции в целом, так и к трудовой миграции как важному ресурсу развития страны. Новая модель управления трудовой миграцией[7 с.80].

Принципиальный поворот в российской миграционной политике, произошедший в связи с изменением миграционного законодательства в 2006 г., повлек за собой кардинальное изменение ориентиров российской миграционной политики.

Во-первых, четко обозначилась группа стран, на граждан которых Россия намерена ориентироваться как на своих «предпочтительных» миграционных партнеров. Это бывшие советские республики, имеющие безвизовый режим въезда с Россией, – Азербайджан, Армения, Беларусь, Казахстан, Кыргызстан, Молдова, Таджикистан, Узбекистан, Украина. Данный момент исключительно важен как с исторической, так и с политической точки зрения. Выступая очевидным лидером на постсоветском пространстве, Россия выполняет свой моральный долг перед бывшими союзными республиками, отдавая им предпочтение перед мигрантами из других стран.

Во-вторых, принципиальным направлением миграционной политики России стала легализация мигрантов.

Несмотря на то, что в законодательстве не был достаточно проработан механизм включения в легальное миграционное поле тех мигрантов, которые уже находились на территории России, новые правила, нацеленные на выведение из тени миграционных потоков из стран СНГ, создают благоприятную атмосферу легализации – не как единовременной кампании, но как формирующейся тенденции правового регулирования миграционных потоков.

В-третьих, регулирование трудовой миграции стало приоритетом государственной миграционной политики. Выдвижение на первый план этого направления миграционной политики объективно предопределено перспективами развития рынка труда России и неизбежным дефицитом трудовых ресурсов вследствие сложившейся возрастной структуры населения и тенденций демографического развития. Формирование общего рынка труда постсоветских государств отвечает интересам всех стран региона: как стран, принимающих трудовых мигрантов, так и стран их выезда. Недооценка важности регулирования трудовой миграции в общем миграционном потоке, захлестнувшем Россию, привела в последние годы к недопустимому разрастанию масштабов незаконной миграции и нелегального трудоустройства, потере государственного контроля над миграционной ситуацией и рынком труда, росту антимигрантских настроений в обществе, ущемлению прав мигрантов.

В-четвертых, в арсенале средств борьбы с незаконной миграцией появились новые инструменты, а фокус этой борьбы сместился с самих мигрантов на работодателей, нарушающих миграционное и трудовое законодательство. Расширив каналы законного въезда, пребывания и трудоустройства и упростив процедуры получения необходимых разрешений, миграционные службы приобрели законное право жестко наказывать тех, кто, несмотря на это, продолжает применять незаконные практики трудоустройства.

В-пятых, новое миграционное законодательство «выбивает почву» из-под ног недобросовестных чиновников и «посредников», которые в последние годы фактически завели в тупик процесс управления международной миграцией. Простота и прозрачность новых правил практически не оставляют места для злоупотреблений, хотя укоренившийся страх перед российским чиновником часто продолжает мешать мигрантам отстаивать свои права.

В-шестых, либерализация миграционного законодательства повышает миграционную привлекательность России, что важно в условиях нарастания (как в мире в целом, так и на постсоветском пространстве) конкурентной борьбы за людские ресурсы[7 с.82].

Заключение

Таким образом, миграция населения – это социально-экономический процесс, представляющий собой совокупность перемещений, совершаемых людьми между странами, регионами, поселениями и т. д.

В социально-исторических системах создавалась «армия мигрантов» для использования на вспомогательных работах при возведении сооружений, которая являлась частью «социальной машины». Ее применение было продиктовано экономическими причинами.

Для понимания современных миграционных процессов, особенностей образа жизни мигрантов в единстве социально-экономических, культурно-исторических и личностных факторов важно учитывать основные тенденции текучести миграционного опыта, факторы жизнеспособности населения, исторические магистрали миграции, универсальный и локальный опыты расселения.

«Человек мигрирующий» как явление осуществляет «предприятие», но не как приложение продуктивных усилий и трудовых навыков, а как «задуманные» действия и шаги в неопределенности результатов самого процесса.

В философском смысле о "человеке мигрирующем" можно говорить как о сопряжении социально-метафизического и социально-онтологического планов: в первом случае миграционный процесс открывается со стороны измерения социально-человеческих сил, инструментальности взаимных контактов; во втором – выявляются сущностные характеристики мира мигранта, единство уникальных и действенных моделей перемещений.

Миграционная политика – элемент социальной политики как более широкой системы. Сам термин «миграционная политика» раньше возникло и закрепилось в общественных науках стран Запада, а не России, поэтому и становление законодательства в сфере миграционной политики шло в РФ крайне неравномерно как по темпам, так и по охвату всех аспектов предмета регулирования.

Постепенно, однако в российском руководстве стало все более отчетливо проявляться понимание необходимости выработки такой миграционной политики, которая отвечала бы потребностям реально складывающейся экономической и демографической ситуации в стране и была бы способна эффективно регулировать все усложняющиеся потоки международной миграции.

Принципиальный поворот в российской миграционной политике, произошедший в связи с изменением миграционного законодательства в 2006 г., повлек за собой кардинальное изменение ориентиров российской миграционной политики.

 Список использованной литературы

1. Блюменкранц М. В поисках имени и лица. Феноменология современного ландшафта // Вопросы философии. – 2007. – № 1. – С. 49-54.

2. Бобылев В. Миграционная политика (сущность, структурное строение, основные типы) //Власть. – 2009. – № 6. – С. 61 – 64

3. Буданова Л. Ю. Исторические аспекты и проблемы миграции. // Научные Исследования В Образовании. – 2012. – №2. – С. 12-15

4. Василенко П. В. Зарубежные теории миграции населения. // Псковский регионологический журнал, 2013. №16. С. 36-42.

5. Волох В. Миграционная политика: изменения в законодательстве. // Власть. – 2012. – № 11. – С. 206-207.

6. Горяйнова М. В. Российские соотечественники как объект миграционной политики Российской Федерации. // Проблемы юридической науки и правоохранительной практики: взгляд молодых исследователей. – 2011. – № 2 (16). – С. 101-106.

7. Ивахнюк И. В. Миграционная политика России: новые инициативы. // Вестник Челябинского государственного университета. Серия Экономика. – 2008. – №29. – С. 77-88.

8. Касавин И. Т. «Человек мигрирующий: онтология пути и местности» // Вопросы философии. – 1997. – № 7. – С. 74-84.

9. Кобылинская С. В. Современная миграционная политика России // Научный журнал КубГАУ, – 2014 – №103 (09), – С. 1-16.

10. Метелёв И. С. О содержании и значимости миграционного опыта. // Проблемы современной экономики, – 2012. – № 3 (43). – С. 34-38.

11. Метелёв И. С. Социальная и индивидуальная природа миграционного опыта. // Вiсник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 115/2011. Серiя: Фiлософiя. – Севастополь, 2011. – С. 34-38.

12. Метелёв И. С. Социально-философские аспекты миграции. //Власть. – 2010. – № 12. – С. 95 – 98.

13. Метелев И. С. Феномен миграции (методология анализа и жизненный смысл): монография. – Омск: Издание Омского института (филиала) РГТЭУ. – 2010. – 115 с.

14. Шмелев А. Л., Шмелева О. Ю. Инновационные подходы в государственном управлении в контексте разработки и реализации эффективной миграционной политики. // Международные отношения. Политология. Регионоведение. Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского, 2013, № 4 (1), с. 313-319.